1993 - Сергей Шаргунов
Шрифт:
Интервал:
Хлопнула калитка.
Лена подошла к окну.
– Янс, – сказала она, наблюдая, как сосед перекатывается по двору, невысокий и круглый.
Он зашел в гостиную: брыли, коричневатые мешочки под глазами, и третий мешок, солидный, – пузико. Шелковая цветная рубашка была расстегнута на четыре пуговицы, виднелись колечки седых волос. Он вытащил из кармана треников запечатанную бутылку водки с синими буквами “Абсолют”.
Виктор поджал губы и сочувственно покачал головой: мол, дорогой продукт.
Гость был соседом уже пятый год, и длинная фамилия Янсюкевич обломилась до короткого Янс. О его богатстве ходили легенды, все знали, что он ювелир. Таня сдружилась с его дочками Викой и Ксюшей. Иногда он заходил за девочками, когда они засиживались, но чаще являлась его жена Алла, высокая, спортивная, с высокой грудью и блондинисто-белесыми, стянутыми на затылок волосами. Таню к ним в дом никогда не звали. Несколько лет назад вся их семья была на ее дне рождения. Янс принес бутылку вискаря, которую осушил почти всю в одно горло. Под конец они пели с Виктором, обнявшись.
– Садитесь, садитесь! Как раз к обеду… – сказала Лена, изображая радушие.
Янс громыхнул бутылкой об стол. Плюхнулся на стул: крупные капли испарины блестели на покатом лбу.
Лена принесла рюмки.
– А чего вы смотрите? Нардепов, что ли?
– А чо, нельзя? – спросил Виктор, разливая.
– Так их же скоро выметут к чертовой матери… Надоели мудаки!
– Давно пора! – одобрила Лена.
Янс фыркнул, поднял рюмку, проглотил не чокаясь.
Виктор, подняв свою рюмку, колыхнул водку, любуясь маслянистой пленкой: – Ну, твое здоровье! – опрокинул.
В телевизоре длился “Парламентский час”: актриса Татьяна Доронина, дородная и пышноволосая, говорила о том, что вокруг порнография и насилие. Тем временем на экран наплывали ее молодые, красивые и ледяные черно-белые фотографии.
– Маразматики, – Янс усмехнулся зло. – Наливай еще!
– Где она неправа? – Виктор придержал бутылку.
– Где-где… Тебе в рифму ответить? Ладно, не обижайся. Переживаю. Топор надо мной повесили! – Янс сочно причмокнул.
– Что за топор? – спросила Лена. – Кто будет курицу?
– Совсем гады меня прижали! – Янс поднял прояснившиеся, неожиданно доверчивые глаза.
– Курицу кому? – повторила Лена.
– Клади, не спрашивай, – сказал Виктор. – А ты, сосед, не пугай, выкладывай, в чем дело.
В телевизоре возник Юрий Власов, бывший чемпион-штангист, ныне публицист, лысоватый, с бородой лопатой, в больших очках с толстой оправой, – его почтительно допрашивала блондинка Нина, перебирая бумаги с вопросами от зрителей:
– Спрашивают рабочие из Нижнего Тагила: “Юрий Петрович, дорогой, мы с вами! Почему на нашем телевидении так много евреев?” Ой, ой, наверное, не надо отвечать на такое…
– А почему? Почему не ответить? Нет, ну почему? – Чемпион поправил очки решительным движением.
– Совсем озверели? – Янс, вытянув голову, подался к экрану.
Лена встала, чпокнула кнопкой, гася телевизор, и ушла на кухню.
– Э! Ты куда выключила? – закричал Виктор с набитым ртом.
– Совсем озверели… – повторил Янс, обмякая. – Фашисты проклятые…
– На самом интересном месте… – продолжал Виктор громко. – Включай обратно!
– Извини, дорогой, я ухожу, – сказал Янс грустным голосом и заскрипел стулом, приподнимаясь. – Пора мне…
Виктор положил ему руку на плечо:
– Погоди! Сиди! Зато при Союзе… Никто никого по нации не делил.
– Ага, – Янс усмехнулся с горьким превосходством. – Лучше не бывает.
– Закусить вам надо хорошенько, – Лена внесла сковороду, на которой дымилась золотистая курица. Поставила на деревянный подоконник, морщинисто-рассохшийся, в темных круглых отпечатках.
– Война, – досадливо оборвал Янс. – Уже кладбища целые стоят. Молодые ребята. У нас под Пушкином полкладбища – пацанва, статуи в полный рост. Я-то старый крендель, пятьдесят четыре годика. Был бы один – давно бы всех послал и сам в могилу лег – зарывай, достали. Ладно я, но жене сорока нет, девчонки… Их куда девать? Был бы один – давно бы уперся. Иной раз прижмут по беспределу, только хочу ответить – и сам себя спрашиваю: “Ты что, кидала? Хочешь родных кинуть, да? Тебе крышка, а им как жить?” И отползал, затихал… Недавно грохнули чувака из Мытищ, Басыгарин, знал его, спортсмен; он своим ничего не оставил, широко жил: три машины, три квартиры в Москве – и всё на фирму оформлено. Вдова осталась в двушке мытищинской с мальчишкой, к тому же беременная. А? Во как! У Басыгарина зам теперь на его месте – отстегивает ей пока по дружбе. Может, это он своего шефа грохнул. Может, его самого завтра. А ей куда? Я семью согрел, как говорится, на пятилетку вперед. А дальше? Алка пианистка, уже смешно… – Он легко опрокинул рюмку и трагически крякнул в кулак, поросший полуседым проволочным волосом, идущим из глубин рукава.
– Вы же ювелир? – осторожно уточнила Лена, разделывая курицу ножом.
– Я? Кручусь, верчусь… Был ювелиром, сейчас только балуюсь. Вложился в кафешку, в другую, потом наехали с Пушкино, откупился… наехали другие, говорю: “Ребята, я под местными” – месяц война была. В итоге пушкинских подмяли, значит, плачу новым, а они вообще дальние. Губан. Может, слышали такого? Сильвестра хоть слыхали?
Виктор протянул тарелку: Лена сбросила ему с ножа куриную ножку. Он разлил по новой. Вторую ножку она подала гостю.
Янс втянул в себя пупырчатую кожу. Зажевал, возбужденно чавкая.
– Новые нарисовались! В начале лета! Плати… А я ореховским плачу. Нет-нет ментам отслюнявлю, пушкинским тоже подкидываю, нельзя обострять. Звонят: тема есть. Договорились: встречаемся у “Сказки” – в ресторан они заходить не стали, в сторону отошли, к лесу, как будто с намеком. “Сергиев Посад – это мы. Красивый город? Город красивый, а мы красавцы. За красоту платить надо! Срок – неделя”. Молодые совсем. Вижу: всех их заколбасят, жалко даже, а им никого не жалко. Звоню крыше своей, так и так: “Защитите?” – “Без базара” – “Что ж вы Басыгарина не защитили?” – “Твое какое дело! Не ссы”. Не верю я им, а все-таки надеюсь. Всем же платить невозможно! Вчера опять звонок с Посада. “Гроб заказал?” – “Зачем гроб?” – “Затем, что делиться надо”. С кем делиться? Всю жизнь делюсь. Сколько отдал! Хорошо, мои на Кипре сейчас. А то знакомого одного избили битами, прямо при детях!
Гость махнул рюмку и схватил куриную ногу, крутя ее перед собой, обкусывая свирепо, щелкая зубами и негромко гудя, будто что-то тревожное, но утешительное себе напевая.
– Не бойтесь! – скомандовала Лена уверенным свежим голосом.
Янс, вздрогнув, глянул на нее исподлобья.
– Не надо вам бояться, Андрей. Вы нам сегодня душу открыли… Хотите, мы вас до дома проводим? Кстати, а где ваша собака?
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!