1993 - Сергей Шаргунов

– Отойди, не загораживай! Это офицеры наши… Кровь проливали…

– За что?

– Помолчи!

– Надоели! Давно пора вывести войска из разных мухосрансков. А вам всё неймется.

– Вам, не нам!

– Нет, вам! Вам! Спать иди! – резко махнула она рукой на заглянувшую в гостиную лунатичную Таню.

Август девяносто третьего дошел до середины, прихрамывая и полнея, наливаясь винным, всё более кислящим соком.

Днем было жарко до тошноты, и от одного вида пыльной дороги мгновенно пересыхало горло.

Ночами небо было взбудораженным, белесые звезды пульсировали и плескались, и Виктор несколько раз, запершись в своей комнате, дрожащими руками настраивал телескоп у распахнутого окна.

Таня, стараясь прийти в себя, провела несколько дней дома, прибралась в комнатах, сварила кастрюлю душистых щей с телятиной. Вечером, в серебристо-голубой полумгле, она выбиралась на огород и щедро поливала растения из шланга, который, закрепив на кране в ванной, протягивала вниз по крыльцу.

Коза хоронилась в сарайчике, охрипла и очень много пила. В мягких сумерках Лена остригла ее большими, заржавевшими, неповоротливо щелкавшими ножницами. Таня, встав к Асе лицом, держала ее за теплые рога: снежная шерсть падала на сухую землю, на выгоревшую траву, на камешки козьего изюма и стелилась прихотливо.

Таня смотрела на опавшую шерсть скорбно, словно на нечто символическое. Тем же вечером из окна она увидела, как в сторону станции идут мальчик и девочка. Она знала эту девочку, Катю Лагутину, обыкновенную, ничуть не лучше ее, только постарше. Неизвестный мальчик громко разговаривал с Катей и жестикулировал, влюбленно заглядывая ей в лицо, и Таня подумала: “А у меня никого нет”.

Она отвлекалась заботами по хозяйству от тянущей изнутри сильнейшей тоски. Тоска угнетала, держала прочно. Таня чувствовала себя обворованной по-крупному. Врубала телевизор, переключала каналы, пыталась решать кроссворд, мяла газету, перебирала старые книжки на полке, брала “Трех мушкетеров”, читала с самого начала, потом с середины, напрасно пытаясь вернуть детский интерес. Она понимала: ушло что-то важное, так не должно было быть. То, что представляло жгучую тайну и было связано с красивыми, но возбуждающими намеками в книгах или похабными, но манящими байками Риты, случилось как-то позорно и жалко. Она опять вспоминала кошмарность произошедшего, не могла вспомнить и половины и где-то глубоко надеялась, что всё приснилось. Она бесконечно уходила в ванную, будто бы ополоснуться от жары, и там с любопытством и стыдом исследовала себя, снова с усилием вспоминала Тишково – то в ярких кадрах, а то в расплывчатых и засвеченных – и краснела от унижения…

Но в то же время она надеялась на продолжение. Ей хотелось увидеться с Егором, убедиться, что нужна ему, поговорить, поцеловаться, и тут-то начнется настоящая любовь… Она бы отправилась с ним на море, как он предлагал…

Все эти несколько дней, а если точнее, четыре, Егор не шел у Тани из головы. Она ждала его: вот, сейчас завизжат тормоза под окном, или в дом, чем черт не шутит, войдет, или позвонит (она кидалась к телефону) и она услышит в трубке веселое и наглое: “Здорово, вербочка” – но звонили с аварийки – дружок Виктора электрик Сашка.

Утром позвонила Рита:

– Как ты? Куда пропала?

– Никуда. Родители впрягли.

– Пойдем погуляем!

– Давай вечером повидаемся.

– Вечером не знаю, может, вечер будет занят, – Рита хихикнула.

Призрачным вечером, когда земля, остывая, не могла остыть, а небо мутно синело обещанием звездного изобилия, Таня вышла за калитку и направилась к подруге. Она шла и чувствовала весь этот вечер как сплошную влюбленность, данную в ощущениях, запахах, ходьбе и стае каких-то птиц, плывущих высоко в небе, куда она ненароком взглянула, споткнувшись о пыльный камень.

Ритина мать, Галина, рослая и русая, с бледным тонким лицом, собирала крыжовник в миску.

– Риты нет дома, – сказала она отстраненно.

– А где она?

– А кто ее знает.

Таня медленно пошла мимо редкого забора Корневых, мимо страшной зубастой собаки, темневшей на старой стальной табличке, и надписи “Злая собака” (никакой собаки у них не было). Дом Егора, дощатый, синеватый и облезлый, притягательно сквозил из-за неряшливых яблоневых и вишневых зарослей и уходил в небо островерхой крышей с чердачным оконцем и длинной кирпичной трубой. Трудными, больными шагами Таня миновала этот дом и пошла быстрее, как будто унося ноги от собственных желаний.

Она решила сделать круг по поселку.

У палатки возле станции всклокоченный и влажный цыган Дима понуро сидел на раскладном стульчике: выпуклые глаза бесцельно блуждали. Заметив Таню, он оживился.

– Что ходишь? Чего хочешь? – открытый белозубый рот, казалось, заискрился смехом. – Кого ищешь?

– Не тебя.

– Точно-точно? Что, покатал и бросил? Я ж тебя видел в машине у него!

– Отвали!

Она уходила переулком, и слова, летевшие ей в спину, отрезал железный грохот скорого поезда.

Она шла, глядя под ноги на запыленный растрескавшийся асфальт, воображая куски лопнувшей льдины и стараясь наступать так, чтобы не касаться босоножками трещин. Она не хотела смотреть на небо, но от того, как вокруг бархатисто, со змеиной вкрадчивостью темнело и наполнялись щелканьем и перезвоном травы и деревья, поняла, что это проснулись первые звезды.

Дикий сигнал: “би-и-иб”… Она отпрыгнула в сторону, через канаву. Оглушительно гудя, пронеслась машина… Таня проводила испуганным взглядом красный “опель”. “Егор?” – она ощутила, как кровь отливает от лица.

Торопливо, переходя на бег, добралась до перекрестка и вскоре оказалась на своей улице. Совсем стемнело, небо лезло в глаза, заполненное множеством острых, по-солнечному самонадеянных звезд и дивных светящихся туманностей.

Возле дома Егора под тусклым желтоватым фонарем краснела его машина. Дверцы были открыты, оттуда неслась зажигательная музыка, как на дискотеке. “Молодец, магнитолу купил!” – подумала Таня почему-то гордо.

– Закрой, блин! – в безветренном пространстве сквозь раскаты музыки долетел капризный голос, отчетливо девичий. – Ну закрой, тебе говорят!

Тотчас передние дверцы захлопнулись.

Таня подкрадывалась. Она ступала, трепеща и вытягивая руки, как будто машина сейчас сорвется с места и не уедет, а упорхнет.

Присела, взялась за шершавое колесо. Машина была наполнена запертой музыкой, мелко тряслась, приплясывала, и даже, казалось, тонко зудел диск у колеса.

Таня провела по машине ладонями. Прильнула к стеклу, пытаясь разглядеть, что внутри. Сначала она ничего не разобрала, потом разглядела темные волосы и белую заколку. Она выскочила вперед и увидела ясно двоих за лобовым стеклом.