Сатирикон и сатриконцы - Аркадий Тимофеевич Аверченко

Черняева.

Они долго глядели друг на друга и уже беспричинно хохотали.

Вдруг Черняев оборвал смех и вскочил на ноги.

— Куда ты так стремительно?! — воскликнул Назаров, занимая на диване место Черняева.

— Счастливо оставаться, оседлый товарищ! — вместо ответа крикнул Черняев уже с порога комнаты.

1913

История одного аванса

Издатель посмотрел на Перочернильницына и, не расслышав, переспросил:

— Аванс?

— Ну да, 25 целковых!

— Принципиально против.

— Принципиально за.

— Не дам!

— Дадите!

— Нет, не дам!

Перочернильницын встал со стула и лег на кушетку.

— Что это значит? — несколько удивившись, спросил издатель.

— Бывают обстоятельства, когда остается одно — «ложись да помирай».

— Пожалуйста, но только не здесь!

Перочернильницын вытащил из кармана записную книжку и черкнул в ней несколько слов.

— Поймали тему? — иронизируя, сказал издатель.

— Нет, записал: «В моей смерти виню издателя».

— Послушайте, ведь это глупо!

— Даже жестоко, бесчеловечно, аморально!.. Какое право вы имеете быть виновником моей смерти?

— Полно шутить!

— Перестать шутить? Это мой хлеб!

— Да уйдите вы отсюда!

— Аванс!

— Ладно… пять рублей дам… с полным зачетом при первой получке.

— Двадцать пять… частичное — ad libitum — погашение.

— Нет!

— Как вам будет угодно… Поручаю вам заботу о моей жене и детях. Завещаю вам все тетрадки с вырезками и долги в мясную, сливочную и мелочную…

— Благодарю! — сухо сказал издатель.

— Мое перо и чернильницу передадите в Академию наук, пусть хранятся там, пока не возникнет мысль образовать музей моего имени… Имеющиеся в портфеле редакции мои рукописи передадите в Императорскую публичную библиотеку… Дома у меня есть одна жилетка — передадите ее редакционному сторожу…

— Будьте любезны отправиться домой и лично привести в исполнение все поручения, — прервал Перочернильницына издатель.

Перочернильницын молча повернулся на другой бок.

Наступило молчание.

— Десять рублей вас устроит? — прервал молчание издатель.

— Добавьте еще пятнадцать, и я напишу о вас некролог..

— Что? Я помирать не собираюсь. Вот вы…

— Но ведь когда-нибудь помрете?

— Помру.

— Вот и закажите мне некролог! По крайней мере, прочтете в рукописи при жизни: «Покойный был человеком отзывчивым на чужую нужду. Для сотрудников — это был не издатель, а прямо-таки отец родной. Бывало, придешь к нему… не знает, где усадить. Не успеешь слова сказать, он уже: «Голубчик, не нужен ли аванс, возьмите, не стесняйтесь, как-нибудь отпишете». Не нужно, а берешь — нельзя же обидеть такого человека! Да, для нашего брата-писателя — это был клад!» Хорошо?

— Хорошо, что близко к истине, — сказал издатель.

— А вы сделайте, чтобы было еще ближе!

— 15 уж дам… с полным зачетом…

— …За составление некролога… — подхватил Перочернильницын.

— Нет, нет, отпишете фельетоном… Некролог — только одолжение за аванс…

— Двадцать пять?

— Двадцать!..

— Двадцать пять?

— Хорошо: двадцать пять, но гарантию, что некролог будет написан и помещен!..

— Расписку выдам!

Издатель стал было писать ордер, но вдруг спохватился:

— А что, если вы умрете до меня?

— Некролог сейчас заготовлю, а помещение его завещаю, в случае своей преждевременной смерти, близким.

Когда Перочернильницын с ордером в кармане направился в контору, издатель крикнул ему вслед:

— Не забудьте вычеркнуть из книжки обвинение!

1913

Тиран

— Петя, не смей скакать!

Шестилетний Петя вскинул на отца свои голубые глаза, вытянул вперед деревянную палочку, на которой ездил верхом, и, глубоко вздохнув, сел на диван.

«Не смей скакать!» — мысленно повторил он отцовский окрик. — А как же поедешь галопом?., без скакания галопа никакого не будет!»

Нижняя губка Пети дрожит от обиды, кривятся углы рта, опускаясь книзу, и в глазах влажно. Еще одна малюсенькая мысль мелькни в его головке — и градом покатятся крупные слезы.

Но Петя — мужчина. Петя знает, что «плачут только девчонки». В качестве мужчины он судорожно глотает слезы. Губка перестает дрожать. Углы рта выпрямляются. В глазах исчезает влага.

— …Рвет ботинки, словно они из папиросной бумаги!.. Не напасешься на него!! — через несколько минут говорит мать Пети.

Пете ужасно смешно. Он ясно видит на своих ножках ботинки из папиросной бумаги. Его очень интересует вопрос: можно ли будет беспрепятственно скакать в ботинках из папиросной бумаги?

«Скакать позволят, — решает он, — а вот в лужи лезть и шлепать ногами по воде не позволят!»

— Вот куплю ему железные ботинки, будет он тогда знать, — грозит отец…

Пете безумно хочется сейчас же услышать от отца: что именно он, Петя, будет тогда знать? Но отец держит это в секрете.

— Железные! — шепчет он. — Вот, значит, как кочерга!!

Петя жмурит глаза, стараясь представить себе железные ботинки. Ничего не выходит! Кочерга никак не может принять в его воображении формы ботинок.

«На каждую ногу по кочерге», — думает Петя. Но даже две кочерги не дают ему желанного представления.

Пете скучно. Он начинает придумывать: что бы такое интересное сделать, за что бы не попало от родителей? Он придумывает. Правда, это очень интересно, но уверенности, что отец не крикнет, у него нет! Однако он начинает перебирать пальцами нижнюю губу, от этого получается своеобразная музыка на мотив: бббу-у-бббу-у-у-ббб…

На третьем аккорде отец кричит:

— Петька, перестань!

Петя вздрагивает и машинально всовывает всю пятерню в рот.

«Мне не позволяет, а сам маленькой Лизочке делает, когда берет ее у няни!» — думает Петя, кидая на отца недружелюбные взоры. Колин папа лучше, внезапно решает он и начинает мечтать о том. как было бы хорошо, если бы Колин папа стал его папой, а его папа — Колиным.

— Попало бы тогда Кольке! — злорадно усмехается Петя.

Но через секунду-другую ему вдруг становится жалко-жалко своего папку.

«Колин папа лысый, а у моего кудри, у Колиного папы нет бородки, а у моего есть: мой папа лучше!» — решает он и, под наплывом смутного горячего чувства, говорит вслух:

— Я тебя никому не отдам!

— Что?! — удивленно спрашивает отец.

— Ничего! — торопится Петя отказаться от своих слов.

— Как — ничего?! — сердится отец.

— Он стал лгунишкой! — говорит мать.

— Ты должен повторить свои слова! — настаивает отец.

Петя молчит.

— Н-ну! — понукает отец.

Петя упрямо молчит. Смотрит в пол. Углы рта понемножку начинают отвисать. Вихрем кружатся в голове мысли. Он что-то вспоминает. Вспомнил!

— А у меня сегодня, — говорит Петя деловым тоном, — из ноги кровь бежала!..