Сатирикон и сатриконцы - Аркадий Тимофеевич Аверченко
Шрифт:
Интервал:
Редактор и беллетрист Бяшко.
Редактор. А! Бяшечка! Родной! Что, принесли? Давайте, давайте скорей! Сейчас и в набор отправим.
Бяшко. А деньги есть?
Редактор. Все есть — уж вас-то уважим. Из нынешней?
Бяшко. Само собой. Останетесь довольны. Дело происходит в траншеях. Масса выстрелов.
Редактор. И пулеметы есть?
Бяшко. Все, все. Бронированные форты, пулеметы, цеппелины и даже фугасы.
Редактор (влюбленно). Господи! Даст же бог человеку! Роскошь пера! Пиршество красок! Быт, кровь и огонь!
Бяшко (не расслышав). А? Да; герой избит в кровь и брошен в огонь.
Редактор. Вот видите; а то у меня сейчас дурак был, Н. Н.
Бяшко (презрительно). Ну, этот…
Редактор. Он ненормальный, знаете? Нацарапал там… да говорит противно: колорит, Марина Мнишек… чепуха. Когда я служил в аптеке…
Бяшко. Извините, мне некогда. (Барабаня пальцами.) Я вижу, куда вы гнете. Вы хотите оттянуть гонорар.
Редактор. Да… нет… собственно… у нас вообще платежи по вторникам… хотя… я бы просил…
Бяшко. Нет-с, это вы уж с Н. Н. так поступайте, а мне деньги, деньги на стол.
Редактор. Ах! Ну. получите. Какой горячий, талантливый!
Бяппсо. Мало ли что. За фугасы деньги вперед. (Уходит.)
Редактор (один). Ну-с, вот и я написал фельетон, будто бы, якобы впечатления очевидца.
Перо редактора. Трррр!.. бум!., вззззз!.. бух! пыр-пыр-пыр-пыр… трах! ух! дзынь!.. бррр!
Дайте
Дайте хлеба человеку,
Человек без хлеба — волк,
Ну — и хлеб без человека
Небольшой, конечно, толк.
Дайте чаю, он полезен,
Бодрость будит, гонит сон.
Утомлению любезен
И тоске приятен он.
Сахар с чаем неразлучен.
Дайте сахару, вобще!
Без него желудок скучен.
Монпансье ему — вотще…
Дайте мяса — в нем таится
И кузнец и кирасир…
В нем невидимо струится
Сильной жизни эликсир.
Дайте яиц, масла, гречки.
Проса, полбы и пшена.
Чтобы нервность нашей речи
Вдруг была укрощена.
Чтобы жизнь, взлетая шире.
Обернулась — нам в удел —
Не картошкою в мундире —
А богатой жатвой дел!
Буржуазный дух
Я — буржуа. Лупи меня, и гни,
И режь! В торжественные дни.
Когда на улицах, от страха помертвелых.
Шла трескотня —
В манжетах шел я белых.
Вот главное. О мелочах потом,
Я наберу их том.
Воротничок был грязен, но манжеты
Недаром здесь цинично мной воспеты:
Белы, крахмальны, туги…
Я — нахал.
Нахально я манжетами махал.
Теперь о роскоши. Так вот: я моюсь мылом.
Есть зеркало, и бритва есть, «Жиллетт»,
И граммофон, и яблоки «ранет».
Картины также «Вий» и «Одалиска»,
Да акварель «Омар», при нем сосиска.
Всего… все трудно даже перечесть:
Жена играет Листа и Шопена,
А я — с Дюма люблю к камину сесть
Иль повторить у По про мысль Дюпена:
Дюма дает мне героизм и страсть.
А Эдгар По — над ужасами власть.
У нас есть дети, двое… Их мечта —
Бежать в Америку за скальпами гуронов.
Уверен я, что детские уста
Лепечут «Хуг!» не просто, нет. Бурбонов,
Сторонников аннексий я растил!
Молю Всевышнего, чтоб он меня простил.
Мы летом все на даче. Озерки —
Волшебное, диковинное место;
Хотя цена на дачу не с руки
И дача не просторнее насеста,
Но я цинично заявляю всем:
На даче! Ягоды! В блаженстве тихом ем!!!
Вот исповедь. Суди. Потом зарежь.
Я оправданий не ищу, не надо.
К «буржуазности» я шел сквозь «недоешь»,
Сквозь «недоспи», сквозь все терзанья ада
Расчетов мелочных. Подчас, стирая сам,
Я ужинал… рукою по усам.
Я получаю двести два рубля,
Жена уроками и перепиской грабит,
Как только носит нас еще земля?!
Как «Правда» нас вконец не испохабит?!
Картины… книги… медальон… дрова!
Ужасная испорченность… ва-ва!
Упорны мы! Пальто такое «лошь»
Со скрежетом купили, хоть рыдали;
За «Одалиску» мерзли без калош,
А за «Омара» полуголодали.
Вопще, оглох наш к увещаньям слух…
Елико силен буржуазный дух!
Реквием
Гранитных бурь палящее волненье,
И страхом зыблемый порог,
И пуль прямолинейных пенье —
Перенесли мы, кто как мог.
В стенных дырах прибавилось нам неба,
Расписанного тезисами дня;
Довольны мы; зубам не нужно хлеба,
Сердцам — огня.
Истощены мышленьем чрезвычайно,
Опутаны мережами программ,
Мы — проповедники в ближайшей чайной
И утешители нервозных дам.
До глупости, до полного бессилья.
До святости — покорные ему.
Бумажные к плечам цепляя крылья,
Анафему поем уму.
Растерянность и трусость стали мерой,
Двуличности позорным костылем
Мы подпираемся и с той же в сердце верой
Других к себе зовем.
Свидетели отчаянных попыток
Состряпать суп из круп и топора —
Мы льстиво топчемся, хотя кнута и пыток
Пришла пора.
И крепкий запах смольнинской поварни
Нам потому еще не надоел,
Что кушанья преснее и бездарней
Кто. любопытный, ел?
О, дикое, безжалостное время!
Слезам невольным даже нет русла,
Как поглядишь — на чье тупое темя
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!