Память – это ты - Альберт Бертран Бас

– неплохая идея. Времена грядут сложные, хорошо иметь друзей на обеих сторонах… Понимаешь?

– Да… Хотя не уверен, о какой стороне мы сейчас говорим.

Спустя две бесконечные недели рука у меня начала немного двигаться, и я задавался вопросом, хватит ли этого, чтобы играть на гитаре. Главной новостью в нашем монотонном существовании было то, что Финистерре перестал донимать Карменситу. И не потому что утратил к ней интерес, а потому что медсестра исчезла.

Нам сказали, что Карменсита не вернется и ей скоро подыщут замену. С одной стороны, я был рад, потому что устал видеть ее недовольное лицо, с другой – сочувствовал Финистерре. Не знаю, что он в ней нашел, но новость его явно расстроила.

Потом я кое-что узнал. Медсестры не стеснялись болтать при нас, будто мы все глухие, и из их разговоров я выяснил, кем на самом деле была Карменсита.

Она жила с родителями и десятилетним сыном, после того как мужа, который бил ее через день, расстреляли как фашиста. Иногда справедливость является в неожиданном обличье. Проблема в том, что несправедливость тоже.

Карменсита была на работе в больнице, когда бомба упала рядом с ее домом. К несчастью, в этот момент мимо подъезда проезжал бензовоз, что многократно увеличило силу взрыва, сровнявшего с землей все вокруг. Говорят, это был самый мощный взрыв в Барселоне за всю войну. Погибли сотни человек, в том числе родители и сын Карменситы, которых она похоронила, не уронив ни слезинки, по словам медсестер.

Я вспомнил, что однажды вечером, когда мы с Полито были дома, раздался грохот, от которого дрогнула земля. Потом над центром города поднялся столб дыма, и восточный ветер погнал его на Тибидабо, являя картину страшных разрушений.

Та самая бомба лишила Карменситу семьи. Она потеряла все. Какая женщина сможет оправиться от такого удара и с головой уйти в заботу о раненых? Без сомнения, выдающаяся. А кто будет судить о ней лишь по недовольному лицу? Без сомнения, только дурной, балованный мальчишка, которого мать за это нахлестала бы по щекам, будь она жива.

Карменсита доказала, что она выдающаяся женщина и выдающаяся медсестра. Может быть, она понимала, что засесть в норе и ничего не делать было равносильно смертному приговору для тех, кто нуждался в ее помощи. Война разрушила ее жизнь, но парадоксальным образом придала ей смысл. И когда все кончилось, когда впервые за все эти годы из больницы выписывалось больше людей, чем поступало, Карменсита поняла, что ее миссия выполнена.

Так что она поднялась на крышу больницы и бросилась в пустоту, положив конец своим страданиям. Она ничего не сказала, ни с кем не попрощалась, не оставила записки, потому что ей уже нечего было сказать и некому давать объяснения. Это были тяжелые дни, замутнившие царящую вокруг радость.

Финистерре смотрел на других медсестер, зная, что им никогда не сравниться силой характера с Карменситой. И тогда появилась сестра, которая…

– Гомер?

Я слегка повернул голову, не способный на большее со своей койки, и увидел смутно знакомую девушку.

– Лолин?

Она просияла, словно увидела чудо, и я отметил, что у нее на щеках обозначились очаровательные ямочки:

– Боже мой! Это правда ты? Какое счастье!

Давно меня никто не обнимал с такой искренней радостью. Мы с Лолин виделись только раз и провели вместе минут пятнадцать, не больше, но, наверное, это особенность трудных времен. Они обостряют все переживания, и пятнадцать минут знакомства да ласковая улыбка оказываются равны многолетней дружбе.

– Полито мне не поверит!

– Ты знаешь, где он? – радостно воскликнул я. – С ним все хорошо?

– Да, да. Все отлично. Обошлось ушибами и легким переохлаждением. Ничего такого, что не лечится покоем и хорошим одеялом. Хотя эта история сильно его взволновала. Он еще не совсем оправился и бегает по городу, ищет тебя. Если честно, я уже начала терять надежду, но он… Он невероятный, так волнуется за тебя, и такой оптимист, такой отважный, такой искренний… – Она вдруг поняла, что наговорила слишком много, и замолчала, зардевшись.

– Вы с Полито?..

– Нет! Нет-нет-нет-нет. Просто… мы о многом говорили в эти дни, и…

– Он потрясающий парень, а?

– Да! То есть… думаешь? Не знаю… Иногда он слишком много говорит.

– Только иногда?

– И шутки у него не смешные, и…

– Как твой отец?

– А, хорошо, хорошо. Потихонечку.

– Я рад. Кстати, ты теперь здесь работаешь?

– Да, сегодня первый день. Волнуюсь немного.

– Да ну что ты. Я видел, как ты управляешься… – Я понизил голос: – Уверен, через пару дней ты будешь здесь главная.

Я рассказал ей, как оказался на этой койке, и попросил успокоить Полито. Только такой человек, как Поли, мог обыскать весь город и не заглянуть в больницы.

Судя по всему, теперь мы жили двумя этажами ниже Лолин. Полито перенес вещи из дома моих родителей в квартиру, где останавливался Антонио Мачадо. Перед отъездом поэт сказал Лолин, что хозяева не вернутся, а мы показались ему хорошими ребятами. Остальное само собой подразумевалось. Эта квартира была в тысячу раз лучше, но, даже несмотря на отсутствие в ней дыр в стене и крепкую дверь, я сомневался. Бросая дом, я словно окончательно покидал родителей. Покидал память о них и жизнь, которую боялся забыть.

Я не ошибся, предсказав Лолин, что она скоро освоится. Сноровкой она превосходила остальных медсестер. И всегда улыбалась и была ласкова с больными. Она стала всеобщей любимицей.

Я попросил Лолин передать Полито, чтобы не навещал меня. Если он наткнется на этого генерала, тот, может быть, захочет определить в приют и его тоже. А мне наверняка недолго оставалось до выписки, из-за нескольких дней не стоило рисковать.

Финистерре исхитрялся показывать мне наброски игры, которую он придумывал. Не знаю, почему ему важно было мое мнение. Думаю, просто не с кем больше было посоветоваться, а медсестры обычно не обращали на него внимания. Я с интересом изучал проект.

– Идея в том, чтобы играть самому, а не просто смотреть, – подчеркивал Финистерре, чрезвычайно довольный собой.

– Как так?

– Деревянные фигурки. Куколки. Маленькие, вот такие, – он показал размер большим и указательным пальцами.

– А как ты будешь ими двигать?

По блеску в глазах Финистерре я понял, что он ждал этого вопроса.

– Рядами! – с энтузиазмом сообщил он, но тут же спрятал свои наброски, словно величайший секрет, заслышав шаги в коридоре. – Кажется, к тебе пришли, приятель.

В дверном проеме показался сержант Амат. Я не видел его с самого визита генерала Ягуэ и других военных.

Внешность сержанта впечатляла. Лицо от мочки уха до подбородка пересекал шрам. Раньше я его не замечал,