Тропы Подземья - Артемис Мантикор

Прежде, чем мои ноги смогли почувствовать поверхность, меня окружил смрад зеленых болотных испарений под ставший вдруг абсолютно безшумным, мир. Звук. Запах. Почему я ничего не слышу?!

Ноги вроде бы почувствовали под собой опору, но тут же ее утратили. Я без остановки менял форму в надежде вернуть хотя бы немного звука, но вокруг была тишина. Для сиин лишиться слуха и нюха — намного хуже, чем зрения.

В панике я принялся мотать головой из стороны в сторону. Смутная тень больно сжала мне руку. Перед глазами мелькнула зубастая пасть неестественно изогнутой формы.

А затем, отключились и прочие чувства.

* * *

Среднюю звали Тишиной. Такую силу дала ей мать, чтобы разделять царство живых и мертвых. Этой силой она дарила умиротворение страдающим душам, помогая матери-Погибели безболезненно собирать усохшие листья древа жизни.

Как и в жилах младшей, чье имя навеки забыто миром и проклято, средняя из дочерей Смерти тоже хранила в себе сущность бесконечной любви и бесконечного безразличия. Но если младшая обратила свою противоречивую натуру на страдания живых, то Тишина обратила безумный свой дух в сторону долга.

Средняя из дочерей Смерти стала тем стражем, что поставила долг матери превыше семейных уз, обратив карающее беззвучие в сторону младшей сестры. С каждым падением древней крови терпела поражения и та, кого прозвали богиней-неудачницей.

Пять раз разрушал мир бездушный бог. И пять раз терпела поражение бог Тишины.

Но богиня, что влюблена лишь в чужие страдания, вдоволь насытилась старшей. В шестом великом бою, в день, когда пала империя Лисов, развеялась и окончательно пала средняя из дочерей Смерти.

Наш мир — темное место, бельчонок.

Проклятая кровь, что явилась в смешении божественной навы Погибели и пылающего сердца жертвенной души тари не способна смириться даже со своей смертью. С падением бога не окончилась его служба. Сколь сильна и бесконечна любовь детей Кота, столь и бесконечна, всепоглощающа их ненависть.

В своем храме-башне, заключенном меж мирами огня, ветра и гибели тело павшего бога было осквернено стихией Хаоса, что проник туда без охраны хозяйки. Эхо искаженной воли ее забыло о светлой части души своей, помня всю свою боль и желая лишь мести.

Шепот павшей дочери Смерти не достигает твоих ушей, ведь она — сама Тишина. Но его слышит то, что сокрыто внутри тебя. Откажись от себя, — говорит она твоим органам. Слейся с нами, и перестань чувствовать боль — шепчет она твоим глазам и ушам. Сольясь воедино, мы одержим верх, когда она придет вновь, чтобы пожрать наши души.

Бойся, бельчонок, башни, сокрытой в Тиши. И бойся всего, что вынесет слово ее из храма навеки замолчавшего бога.

Я вырвался из холодного бреда, словно из ледяной воды, отчаянно жадно глотая воздух, громко и с придыханием, словно если немедленно не украсть как можно больше кислорода, ты непременно погибнешь с страшной агонии.

— Теперь понимаешь, в какую неприятность ты угодил, бельчонок?

С невероятным облегчением я осознал, что жив, и, что еще важнее, слышу.

Прабабушка часто говорила, что сиин не нужны уши, чтобы услышать. Все наши чувства связаны и едины. Каждый из нас способен слышать запах и чувствовать телом звук. Но в тот момент, когда я утратил свой основной орган восприятия, мне даже в голову не пришло вспомнить эти ее уроки.

— Хватит называть меня белкой, — буркнул я. Механически ответил, даже не задумавшись.

— Почему? Разве ты не белка и есть?

Скрипучий голос сгорбленного существа в маске с длинным клювом и растущими из спины сучьями казался сейчас не хуже нежных нот хаани.

Существо сидело. Болотная хозяйка словно бы стала чуть ниже, и все. Грубая свисающая одежда полностью закрывала тело.

В руках у существа была дымящаяся чашка чая. Похоже, запахи тоже вернулись уже в мою жизнь.

— Где Сайрис?

— Оставь это, бельчонок.

— Я не белка. Слушай, я же не называю тебя Хренью Болотной, как Сайрис, так прояви и ты хоть немного уважения. — не выдержав очередного издевательского прозвища нашей расы, я все же вы не смог не возмутиться. Но к концу своей гневной вспышки пыл резко сменился чувством вины. В конце концов, это существо спасло мне жизнь.

— Почему? Можешь называть меня, как хочешь. Я сказала бывшему человеку то же самое.

Я замер с приоткрытым ртом. В голосе существа не было ни капли язвительности — его звук оставался таким же скрипучим, и ровным. А если очень постараться, то за идущим сквозь маску звуком можно поймать нотки любопытства.

— Мы не дети белок и никогда небыли ими. Вам известна легенда о микотах? Миф, что на самом дне Подземья обитают обретшие разум без специальной на то воли демиургов грибы, что могут менять свою форму на любую другую? Не знаю, существуют ли они в реальности, но мы, сиин, тоже не были в великом замысле создателей. Вороньи инженеры называют это эволюцией. Наш народ создала Природа.

— Зверяне без священного зверя-прародителя? — удивления в голосе существа стало еще больше. — Теперь понятно, почему вы низшие зверяне.

— Эй! Тебе не кажется, что ты перегибаешь палку?

Я подался вперед, поднимаясь с камня. Лежать в присутствии этого существа резко расхотелось.

Остатки яда кольнули головокружением, и вышло неуклюже. Перед глазами от резкого действия все поплыло. Отрава монстров будто все еще частично искажала ощущения. Даже чувство пространства перед глазами давало сбои.

В легкой прострации, я едва не столкнулся с болотной хозяйкой. Лишь в самый последний момент она успела резко отшатнуться назад, от неожиданности смешно повалившись на спину. Жуткая костяная маска с длинным клювом съехала вниз, утаскивая за собой всю головную часть костюма. Я был уверен, что это реальная голова существа, но массивный капюшон и часть торчащих у шеи сучьев вместе покатились по каменному полу.

Та, кто оказался по ту сторону странного болотного балахона, была ненамного приятней глазу. Уродливый растянутый рот, узкий и длинный, с рядом торчащих как попало зубов. Серо-зеленая кожа вызывала мысли о сиин, столетиями грешивших с жабами. Большие белые глаза с мутными зрачками овальной формы, напоминали нечто среднее между глазом человека и пещерного козла. Из торчащей копны серых волос торчали острые гоблинские уши. Сами же волосы были не просто седыми. Они напоминали пакли тысячелетней старухи. Слабые, ломкие, грязные. Только густота длинной копны волос была столь обильной, что они торчали почти во все стороны.

В глазах существа я прочитал неожиданный страх. Оно застыло в панике, перестав дышать. Лицо болотницы покрылось краской, что в купе с серо-зеленой кожей и растянутым зубастым ртом смотрелось сюрреалистично.

— Где Сайрис? Что с ним? — повторил я свой вопрос.