Горюч-камень - Дмитрий Дмитриевич Осин

за то он и продавал. Германия в шахтах попадалось ничтожное количество. То ли такой уж редкий это был элемент, то ли бедны им здешние места — кто знает.

Тимша не раз мечтал о том, что хорошо бы обнаружить его в новом месторождении. Не признаваясь в этом никому, он приглядывался к пропласткам углей, которые вскрывал комбайн, и, как учил Ненаглядов, старался видеть то, чего не замечали другие.

«Разведать и рубать комбайном! По всему пласту…»

А Сергованцев преподнес ему снова:

— А сколько начальник шахты получает, представляешь? — спросил он без всякой связи с тем, о чем только что говорилось. — Небось на житуху хватает? Безбедно!

Никто из них, оказывается, даже не задумывался о том, сколько получает начальник шахты или главный инженер. Но Сергованцев и тут был на высоте.

— Побольше двух косых, — убежденно заявил он. — Нам с тобой нипочем столько не отломить!

— А ты почему подался в отходники? Сам?

Тимша боялся, что Сергованцев обидится, но тот и не подумал.

— Тут я сколько ни схвачу — мое, а там — неизвестно еще кому достанется. Робят-то на один счет…

— Пусторой ты, — беспощадно резанул Тимша, как и Ненаглядов, вкладывая в эти слова всю силу презрения не только к Сергованцеву, но и ко всем ему подобным. — Пусторой и халтурщик! Больше ничего…

— Вы не халтурщики, — весело усмехнувшись, хмыкнул тот. — У нас же хлеб отбили. За сколько?

— Что… за сколько?

— Сколько, говорю, сорвать наладились? С колхозничков?

Тимша растерялся. Краска медленно подступила к его щекам.

— Не меряй по-своему, — запальчиво бросил он, думая о том, что кто-нибудь и в самом деле может поставить их на одну доску. — Мы с колхоза, если хочешь знать, ни копейки! Мы по-шефски…

Забыв обо всем, Сергованцев выплюнул изжеванную травинку. Услышанное не укладывалось в его сознании.

— За здоро́во живешь? И старшой… тоже?

— Конечно, — подтвердил Тимша. — Он же в нашей смене.

Веря и не веря услышанному, Сергованцев сорвался за Метелкиным. До этого он еще надеялся, что все окончится ничем. Как они работали, так и будут работать, а пришедшие поглядят-поглядят и уберутся восвояси.

Пока в правлении оформляли акт, Волощук с Тимшей приступили к работе. Бревна для простенков приходилось тесать, поднимать на подмости, укладывать взабор. Вдвоем — несподручно, как ни прилаживайся.

Ненаглядов пришел только перед вечером. Утираясь рукавом, пожаловался:

— Ох и колотырники! Еле рассчитались…

— А где Косарь? — поинтересовался Тимша. — Вдвоем несподручно.

Рассмеявшись, Волощук напомнил:

— А помнишь в шахте: «Мы втроем, — уверял, — без четвертого…»

— Тут вручную, — пожаловался он. — А в шахте — комбайн!

Взяв топор, Ненаглядов, кряхтя, полез на подмости.

— Косарь еще со своими хороводится. Услыхал, что мы — бесплатно, и не знает: то ли с нами, то ли с халтурщиками куда?

— Ничего, — осаживая обухом бревно, сказал Волощук. — Явится!

— На постой нам председатель целую избу отвел, — вспомнил Ненаглядов. — Как на курорте! — И, принявшись за дело, скомандовал Тимше, как в шахте: — Подавай крепёж! Солнце вон где…

Косарь действительно явился, получив, что причиталось и до копейки расплатившись с отходниками. Не забыл и того, что полагалось себе.

Когда Ненаглядов, Волощук и Тимша пришли со стройки, он сидел за столом в отведенной избе и, хватив, видно, стопку-другую, ожидал их.

— А-а, дружки-приятели? На радостях по маленькой…

Ненаглядов отказался:

— Я не буду.

— Идейность не позволяет? — захохотал Косарь. — А ты, Лаврен?

Волощук замялся.

— И я, понимаешь. Вроде зарок дал.

— Брезгуете, значит?

Оскорбленно плеснув из бутылки в стакан, он поднялся.

— Ну лады! — и стал рассказывать: — Председатель жмот до сё с расчетом волынил: «Экие деньжищи!» А я: «Нас, шахтеров, деньгами не удивишь. Мы их в забое не такими тысячами отваливаем!»

— С дружками рассчитался? — вспомнил Волощук. — Или опять с жалобами явятся?

— Не бойся, всё честь по чести, — Косарь налил себе еще и, выпив, нагловато спросил: — А вот, что мне теперь с вами делать? Жаловаться или как?

Тот не понял:

— О чем ты?

— Будто не знашь? Не ожидал я от тебя, Лаврен! Думал, дружок верный, а ты… с ними.

Настало время сказать все, что думали о нем, о халтуре. И Тимша горячо ввязался:

— Нет уж! Позорить смену мы не позволим. Никому…

Косарь, видно, ждал этого.

— А ты, звеньевой? Заодно с клювышем этим? Которого мы с тобой…

Волощук промолчал.

— Спускали мы тебе всякое, а теперь довольно, — жестко подтвердил Ненаглядов. — Или работай, как все, или уходи.

— Куда?

— В резерв хватарей, — не удержался Тимша. — К Сергованцеву!

Будто сразу охмелев, Косарь ахнул стаканом по столу, порезал руку.

— Ну и черт с вами! Я бы и сам…

Вытерев краем скатерти кровь, он схватил пиджак и ожесточенно брякнул дверью. Волощук неторопливо подобрал, выбросил осколки.

— Ничего, перекипит. Когда-нибудь надо было сказать…

26

Когда-нибудь нужно было сказать, что дружба кончилась. А может, она и не начиналась, а кончилось то, чему пришло время: показному шалыганству, попойкам, равнодушию ко всему вокруг.

Вернуться к тому, что было, Волощук уже не мог, как не мог дружить с Косарем или собирать этикетки от выпитого, — будто увидел однажды словно бы со стороны самого себя, Косаря и все, что их связывало.

Правда, он надеялся еще, что заставит его одуматься, сделает человеком.

«Не будь бы халтуры, наверно, и Косарь был бы такой, как все, — думалось ему. — Все-таки, когда хотел, работать он умел, а что гонялся за деньгами, так кто их не любит?»

Не таясь, Волощук решил сказать об этом Ненаглядову.

— Сдается: впустую мы тут топорами клюем, — признался он назавтра, когда тот с Тимшей пришел после обеда на стройку. — Думаю, думаю, а всё без толку.

— Как это впустую? — удивился Ненаглядов. — Гляди, чуть не все простенки вывели, скоро на стропила сядем!

— Да я не про то. Самый главный объект из рук упустили.

Кажется, Ненаглядов понял, о чем он, но не высказал прямо.

— Это как глядеть. Своего ума никому не дашь.

— Конечно, — невесело согласился Волощук. — Но и бросать товарища на произвол тоже…

Ненаглядов вроде не ставил перед собой такой задачи. Помочь колхозу — само по себе было хорошо, а что будет достигнуто еще, его, по совести, не занимало. Да и к Косарю он относился не так, как Волощук, — то ли поставил на нем крест, то ли помнил давешний разговор о геройстве.

— Нянчились мы с ним, как с дитём, — напомнил он. — А вышло все равно непутем. Что ж ты надумал?

Изморщив лоб крупными, тяжелыми складками, Волощук подогнал бревно, стал мшить сверху. Сдавалось, до этого он еще и сам не знал, что делать, а теперь решил: