Врата небесные - Эрик-Эмманюэль Шмитт

чтобы кормить шесть предыдущих. Имея семь тысяч человек, он за четыре года сумел бы построить еще одну башню высотой со старую. Так нет же, он задумал возвести башню еще выше.

– Да, в восемнадцать этажей.

– Нет, в тридцать шесть.

– Откуда ты знаешь?

– Царица не сумасшедшая! Не важно… По моим подсчетам, он справится, только если привлечет впятеро больше народу. На это потребуется тридцать пять тысяч рабов. А мои шпионы сообщают, что у него всего пять тысяч. И он торопится. Я загнана в угол: он придет за мной сюда.

Она еще глубже забилась в кресло и погрузилась в раздумья, глаза у нее запали и стали похожи на два черных камешка. Сказанное царицей говорило о ясности ее ума, а вовсе не о сумасбродствах, которыми она поначалу похвалялась.

– После своего возвращения с войны он мне уже четверых укокошил.

– Кого четверых?

– Дегустаторов. Я ничего не ем, пока они не попробуют. Детская привычка. Прежде чем стать царицей, я была дочерью царя, я из числа тех, кого достают до кишок, точнее – через кишки. Мужчины – те друг другу не доверяют, они обожают сражаться – нет ничего проще, чем прикончить их в бою. Нам же уготован яд. Иногда мы даже сами его принимаем.

– И ты это делала?

Она прикинулась, будто не расслышала, поискала на блюде, выбирая финик с начинкой, и откусила, глядя куда-то вдаль.

– Я располагаю кучкой прелестных дегустаторов, один обворожительней другого. Четыре трупа за один месяц! Я не люблю, когда убивают хорошеньких мальчиков, это действует мне на нервы. Если мир лишат красоты, к чему в нем оставаться?

Утомленная, она, не выбирая, взяла второй финик.

– Чудовищные смерти: ожоги, удушье, спазмы, кровотечения. Нескончаемые муки. Я очень сердита на этого монстра. Он обратился к посредственности. Грамотный отравитель – это человек вне подозрений. Как потенциальная жертва, я оскорблена. Когда хотят убить царицу, надо как следует вложиться: средства, немного науки, немного искусства, капелька изысканности… Я этого достойна, разве нет? Не выношу, когда меня путают с мышью.

Она опять хлопнула в ладоши, ее губы игриво изогнулись:

– Пообедаешь со мной? Я в восторге от нашей беседы.

– Я слова не вымолвил.

– Я о том и говорю.

Появились четверо служителей, изящных и покорных.

– Дорогуши, накройте на двоих, для меня и…

Склонившись, она шепнула:

– Так как тебя зовут?

– Нарам-Син.

– Прости, у меня никакой памяти на имена.

Она крикнула прислуге:

– Для Марам-Сина и для меня. Одно и то же.

Едва слуги исчезли, царица Кубаба вновь взглянула на меня:

– До чего же ты мне нравишься! Ты приводишь меня в веселое расположение духа.

По ее смягчившимся чертам и искрящимся глазам я понял, что она говорит искренне. И воспользовался этим:

– Могу ли я задать тебе один вопрос?

– О да, нескромный вопрос.

– Это не так.

– Жаль. Но все равно задавай.

– Куда делся Гавейн, тот, что для тебя странствует по свету?

– Кто?

– Гавейн. Один из твоих писцов-счетоводов. Там, далеко, на краю света, караванщики называют его Волшебником Гавейном.

Она была озадачена:

– Как он выглядит? У меня никакой памяти на имена.

Я описал ей Гавейна, его внешность, вычурное одеяние, неестественные манеры и макияж.

– Не знаю такого. А почему ты спрашиваешь?

– Несмотря на свою ненависть к Нимроду, он проводил меня до Бавеля. А потом хотел привести к тебе.

– Приятный мальчик?

– Очень!

– Это лазутчик. Утверждая, что служит мне, твой Вавейн подстрекает людей выбалтывать то, что они думают о правителе Бавеля. А много ли при нем табличек?

– Да, он везет их на двух ослах, и с ним немой слуга.

– Немой! Да это классика! Этот Тавейн сообщает сведения в царский дворец. А не хвастается ли он, что является гаруспиком?

– Гаруспиком?

– Убивает ли он животных, чтобы читать по их печени, селезенке и другим внутренностям?

– Откуда ты знаешь?

– Тоже классика. Он уединяется с людьми и под предлогом того, что ему якобы требуется посоветоваться с Богами, узнает их самые сокровенные тайны. Потроха позволяют узнать всё о ком угодно. Говорю же тебе, он лазутчик.

Ее категорическая уверенность привела меня в замешательство. Набросанный ею портрет в точности соответствовал Гавейну. Однако, если он работает на Нимрода, почему он меня спас? Я понимал все меньше и меньше.

Слуги поставили перед нами блюда, буквально заваленные горами незнакомых плодов, от желто-зеленых до совершенно черных экзотических фруктов и овощей с гладкой или волосатой кожурой, невиданными приправами, аромат которых привлекал или застилал глаза, и всеми сортами нарезанного ломтями мяса: ягнятины, козлятины, свинины, говядины, домашней птицы, перепелов и голубей. Нежность этого мяса удивила меня. Кубаба пояснила, что ее повара готовят пищу способом томления; им недостаточно сделать мясо съедобным, они делают его сочным; то есть они стряпают с какими-нибудь жидкостями, применяя нагрев более модулируемый и изощренный, чем при традиционных жарке или запекании, что не мешает им затем прихватить куриную ножку огнем, сунуть ее в угли или обжарить в бронзовом котле. Страна Кротких вод усмиряла воды даже в кухне.

– Поздравляю тебя, Кубаба, с тем, что ты так далеко продвинула интерес ко всему хорошему.

– Мм? Я по-прежнему безнадежно люблю вкусно покушать. Заметил ли ты единственный продукт, который я не предложила тебе на обед?

Я не знал, что ответить. Словно девочка, довольная, что загадала трудную загадку, царица замахала руками и воскликнула:

– Подсказка: я тебе его не налила.

Поскольку она побаловала меня вином, я сделал вывод, что она не употребляет пива.

– Ячмень?

– Точно! Ячмень! Этот противный ячмень…

Она явно испытывала приступ тошноты, поэтому поджала губы:

– Что за коварное растение!

– Коварное? Однако твоя страна – это страна ячменя.

– Моя страна – это страна воды и ячменя, двух вещей, которые я ненавижу больше всего на свете. Кстати, они и идут вместе, усмирение воды каналами повлекло за собой интенсивное разведение ячменя. Какое убожество!

– Скорей какое богатство!

Она сердито взглянула на меня:

– Ты что, не замечаешь ловушек? Ячмень оказался худшей катастрофой, случившейся с нами. Так же, как все, ты видишь в ячмене дикое растение, которое люди приручили. Какая ошибка! Это ячмень-то дикий? Хитрый, обманчивый и опасный, он лицемер, скрывающий свою игру. Он поработил нас. Это не мы одомашнили ячмень – это он одомашнил нас. Тысячи мужчин и женщин сгибаются к земле, чтобы заботиться о ячмене. Тысячи мужчин и женщин рождаются и умирают на одном клочке земли, чтобы заботиться о ячмене. Они жертвуют собой ради ячменя, посвящают себя ячменю, они жрут ячмень, они пьют ячмень, они думают о ячмене. По правде говоря,