Кладбище ведьм - Александр Матюхин

— Вот таким вы мне больше нравитесь, Артём, — брезгливо сказал Крыгин, а потом обратился к сутулому. — Кладите его на заднее сиденье. Пора выезжать на охоту.

За окном разошлось. Грибов смотрел на мечущуюся снежную вьюгу, пытался разглядеть хоть что-нибудь среди этого белого хаоса, но не видел ничего, будто мир исчез, а остался только жаркий салон автомобиля. Внутри пахло чем-то едким, неприятным. Под зеркалом заднего вида раскачивалась елочка, то и дело нервно подпрыгивая следом за автомобилем.

Вёл сутулый. Рядом с Грибовым на заднем сиденье развалился Антон Александрович. На коленях у него лежал топор.

Грибов хотел спросить куда его везут. О, он бы задал сейчас много вопросов, но слова застряли в горле, язык не слушался, а губы покрылись холодком онемения. С его телом происходило что-то неправильное. Руки дрожали, голова подёргивалась, как у паралитика. В области живота покалывало.

— Вы хороший человек, Артём, — сказал Крыгин негромко. Он улыбался, отчего снова походил на крысу. — Мне вас даже жаль. Самую малость, если позволите. Все мы когда-то были хорошими людьми. Знаете, плохими ведь не рождаются. Это банально, но правда. Мы попадаем в этот мир, наполненные хорошестью по самое горлышко. А потом расплескиваем это чувство. Не бережём. Источаемся. Приходится заполнят чем-то другим, да? Например, злостью. Или горечью. Обидами разными, гневом, ревностью. Мы превращаемся в коктейль «Молотова», который может вспыхнуть в любой момент. Я уже давно превратился. Мой товарищ — тоже. А в вас, Артём, ещё было много всего хорошего. Не расплескали.

Грибову не понравилось ёмко брошенное слово «было». Он вытаращился на Крыгина, отчаянно пытаясь разомкнуть губы, издать хоть какой-то звук.

— Не нужно, — продолжал улыбаться Крыгин. — Это колдовство. То самое, в которое вы не верите. Вот, смотрите.

Он положил топор под ноги, склонился куда-то, долго шарил там в темноте, потом достал зелёный термосок. Раскрутил его, понюхал.

— Из старых запасов, почти выдохлось, но ещё работает. Отличное зелье, скажу я вам. Одурманит кого угодно.

Он поднёс горлышко к носу Грибова, и тот мгновенно вспомнил запах жидкости в пиале, которую подсовывали ему в подвале.

— Несколько глотков — и отлично себя почувствуете. Держите. Это зелье — на любовь. Ваша тёща собирала. Отлично варила, скажу я вам. Люди из города приезжали, чтобы приобрести.

Холодный край коснулся губ. Грибов почувствовал, как вязкая жидкость просачивается сквозь зубы, растекается по горлу. Он слабо дёрнулся — всего лишь на несколько сантиметров — чем вызвал смех у Крыгина. Сутулый засмеялся тоже, тихим кашляющим смехом.

— Куда уж вам сопротивляться, — сказал Антон Александрович, одной рукой придерживая нижнюю челюсть Грибова, а второй вливая жидкость. Металл выбивал на зубах чечётку.

Грибов подавился, закашлял, жидкость пошла носом, брызнули слёзы. Горло налилось жаром и как будто распухло.

— Жадный вы, однако, — сквозь смех продолжал Крыгин. — Это хорошее качество, полезное. Пейте до конца, глотайте же, ну.

Он и глотал, чтобы не захлебнуться. Очень хотелось жить.

Когда питьё закончилось, Крыгин убрал термосок и снова положил на колени топор.

— Через пять минут к вам вернётся контроль над телом, — сказал он уже без всякого смеха. — Вы почувствуете некоторое недомогание. Возможно, станете злиться на себя, захотите наложить руки и всё такое. Но потом любовь к жене и дочери вытеснит все остальные чувства. Они единственные, кто у вас остался в этой жизни. Центр вселенной. Надя — золотце. Вы ради неё готовы на всё, если позволите. Ножки ей будете целовать, руки омывать, делать всё, что она скажет. И ещё, не забывайте, вы переезжаете…

Грибов сообразил, что Антон Александрович монотонно бубнит что-то правильное и нужное. Эти слова убаюкивали. Они просачивались в мозг и оседали там, вытесняя все остальные мысли.

Наденька. Самый нужный человечек. И как он раньше не догадался?

Кончики пальцев начало покалывать. Левая нога ощутимо дёрнулась, с хрустом разогнулась в колене.

— Повторите, — велел Крыгин, и Грибов — сам не ожидая — повторил.

— Она у меня лучшая. Сгорает на работе, себя не бережёт. Всё ради деревни, ради здоровья её жителей. А ещё успевает учиться, дочь воспитывать, по хозяйству бегает. А я, сволочь такая, сбежал в город и забыл.

— Самая большая ваша глупость — развод, — сказал Крыгин.

— Самая… большая… моя…

На губах остался кисловатый привкус. Хотелось слизнуть его, избавиться, а не выходило. Мысли затуманились окончательно. Грибов хотел что-то сказать, что-то вспомнить, но правильные слова застревали в горле, а вместо них вылетали другие, тоже правильные, но чужие, будто не его.

— Надо вернуться. Дрова нарубить. По хозяйству помочь. Там два баллона из-под газа стоят, пустые. В летней кухне прибраться бы. Вытащить самогонный аппарат, разыскать все бабкины ловушки…

— … иглы вытащить. Не нужны они больше, — бубнил Крыгин, всаживая слова Грибову в голову, как гвозди.

—… собаку найти. Дворнягу. Из города, привезти…

— И ещё забор соседский поправить, чтобы никто не перелезал…

— Мало ли какая гадость появится, следить надо…

— А за советом — через дорогу. Плохого не посоветуют…

— Ежели что, всегда готов помочь мой товарищ. Он у меня давно, верный и способный к самопожертвованию.

— Твой товарищ.

— Наш товарищ!

Грибов вытянулся на сиденье, задрав руки, повертел головой, разминаясь. Чувствительность вернулась, но сейчас он не мог с уверенностью сказать — а был ли вообще парализован.

— Вот и славно. Вы, Артем, записывайте, а то забудете. Если позволите, я вам блокнотик из администрации подарю. У нас есть.

Крыгин выудил из внутреннего кармана блокнотик в мягком переплёте, вложил Грибову в протянутую ладонь. Грибов почему-то сильно обрадовался подарку. Прижал его к груди. Мысли сделались весёлыми. Он уже не боялся за свою жизнь, а вид топора на костлявых коленях Антона Александровича вызывал уважение. Простые люди с топорами не ездят.

— Куда мы, собственно? — спросил он.

Беспокоил только привкус на губах. Грибов зажал уголок губы зубами, слегка прикусил, до крови. Что-то чёрное шевельнулось в мыслях, будто дурное воспоминание, и сразу растворилось.

— Уже приехали, — ответил сутулый. — Как всегда, вовремя.

Автомобиль начал притормаживать. Несколько раз его хорошенько тряхнуло, прежде чем заглох мотор. Ярко вспыхнули фары дальнего света, и Грибов разглядел деревья, укутанные в пляшущие хороводы снежинок.

— Пойдёмте, Артём, — сказал Крыгин, открывая дверцу и впуская в салон холод, ветер и снег. — Надо завершить инициацию.