Медные трубы Ардига - Владимир Михайлов

Решено. Именно этим я сейчас и займусь. Что для этого нужно? Выйти за борт. Войти в режим незримости. Приблизиться. Неожиданно налететь. Сковать его движения, попытку сопротивляться, мой костюм наверняка сильнее, никаких сомнений: военная техника всегда преобладает над гражданской. Затем главное – втащить его в корабль, а тут немедленно взять в оборот, пока он еще не придет как следует в себя. Просто и красиво.

– «Триолет», обстановка в окружающей среде?

«Предполагаю возможную атаку со стороны противника».

Бред. Глюки. Кто может атаковать? Этот водолаз? Он нас и не замечает. Мы же в незримости! Кто же тогда? Тот придонный кораблик? Но до него еще… Сколько?

«Дистанция до второго объекта сохраняется прежней».

– Какого же тогда черта…

«Не понял сказанного».

Ну да, конечно. Словарь «Триолета» все же бедноват. Ладно, будет время, я его поднатаскаю.

– Кто собирается нас атаковать? Прошу подробно.

«Вижу воздух».

Нет, точно – глюки. Призвать его к порядку. Иначе… Сперва устно.

– Вашу мамашу!.. – деликатно начал я. Но «Триолет» позволил себе перебить меня:

«Свою, пожалуйста!»

Вот тебе на. Я-то решил, что «черт» для него – слишком грубо, оказалось – чересчур маловыразительно.

– Объясни подробнее.

«Просматриваю замкнутый объем воздуха, соответствующий населенному объему подводного корабля второго класса. Объем движется с норд-веста со скоростью тридцать узлов курсом прямо на нас. Предполагаю намерение атаковать».

– Нас же никто не может увидеть. Разве мы вышли из незримости?

«Нас не может. Видит наш воздух».

Я вовремя прикусил язык, и несколько непочтительных слов остались непроизнесенными. Потому что я сообразил наконец.

То есть, конечно, весь механизм действия программы «Незримость», как и раньше, оставался для меня черным ящиком. Но в самых общих чертах я все же составил себе некоторое представление о нем. При выполнении этой программы структура внешнего, специального слоя оболочки – корабля или скафандра, все равно – под влиянием приложенного напряжения меняет свою структуру и становится чем-то вроде волновода в весьма широком диапазоне, то есть не отражает падающего луча – светового, лазерного и какого угодно другого, но транспортирует его внутри себя до точки, диаметрально противоположной точке вхождения луча, и там выпускает, сохраняя все его параметры: частоту, скорость, направление… Таким образом корабль перестает быть наблюдаемым, и человек в соответствующем костюме тоже. Однако есть и такие явления, на которые все это хитроумие никак не влияет, и это прежде всего нейтрино и гравитация.

Методика незримости, помимо Теллуса, была почти одновременно реализована и на Армаге. И в обоих мирах параллельно с ее разработкой занимались и проблемой обнаружения незримого и, естественно, пытались использовать для этого и нейтринные устройства, и гравитационные. С нейтрино, насколько я был в курсе, произошел полный облом, а вот с тяготением чего-то добились. Может, конечно, я тут что-нибудь и путаю, мне простительно, поскольку по работе мне с такими вещами до сих пор не доводилось соприкасаться, но, по-моему, тут дело было в остронаправленном гравитационном луче – своего рода гравитационном лазере, который каким-то способом научили, проходя через любую среду, сообщать своему источнику ее характеристики, и уже делом компьютера было преобразовать поступающую с датчиков информацию в видимое изображение. Вот такие чудеса.

И сейчас, глядя на отдельный, не очень большой и совершенно белый монитор «второго зрения» (так, я слышал, эту систему называли спецы), я не сразу, но стал различать некую светло-серую фигуру, которая вполне могла в общих чертах быть принятой за силуэт подводного корабля. Эта система не умела еще воспринимать металл и полимеры самих корпусов – и внешнего, и прочного, – поскольку хорошо отрегулированные антигравы уравнивали их в смысле массы с окружающей водой; но вот с воздухом это не выходило, и он воспринимался как своего рода дырка в воде, а вернее – воздушный пузырь сложной конфигурации, почему-то не стремящийся подняться на поверхность воды, как ему полагалось бы. Все, как видите, очень просто при всей своей сложности. И уже совсем простой задачкой было, видя эту воздушную начинку корабля, дорисовать то, что оставалось невидимым; для этого не нужно было даже напрягать фантазию: «Триолет» исправно делал это для меня, потому что сам он разбирался во всем и без картинки.

Так что можно было не сомневаться: в опасной близости от нас находится в режиме незримости другой подводный корабль. А главное – он явно обладал и установками контрнезримости и в этот миг, скорее всего, любовался на своих экранах изображением нашего корабля с удовольствием не меньшим, чем смотрел на своего визави я. А если бы у меня возникли на этот счет какие-то сомнения, то достаточным было в течение двух минут следить за его маневрами, чтобы все сомнения растаяли, как сахар в утреннем кофе. Потому что на экране было ясно видно, как противник разворачивается так, чтобы задействовать против нас все четыре дистанта его передней полусферы. А это было крайне нежелательным, поскольку незримость вовсе не делает корабль неуязвимым. Наблюдая эту картинку, я, откровенно говоря, почувствовал себя далеко не лучшим образом, хотя бы потому, что мне никогда не приходилось участвовать в подводном бою невидимых кораблей. Так что я не выдержал и, теряя лицо, воззвал:

– «Триолет»! Делай что-нибудь!

На что мне было отвечено с обычным спокойствием:

«Действую по программе. Сейчас выполняю маневр уклонения от возможного обстрела, одновременно выхожу на позицию, удобную для атаки».

– С тебя ведь снято вооружение, разве не так? Как же ты собираешься атаковать? Идти на таран? Это недопустимо!

«Имитируя бегство, уничтожу противника, применив кормовую АГБ».

Стыдно признаваться в собственной безграмотности, но что в таком контексте могло означать это АГБ, у меня не было ни малейшего представления. Но сейчас – и я вовремя понял это – главное заключалось в другом.

«Триолет» собирался атаковать встреченного невидимку и, надо полагать, уничтожить его или, во всяком случае, вывести из строя. С военной точки зрения он был совершенно прав. Но мне-то приходилось рассматривать ситуацию не только с военной, но в первую очередь совершенно с другой точки зрения. С правовой. А с этой позиции замысел «Триолета» представлял собою абсолютное, дичайшее и непростительное нарушение всех юридических норм, какие регулируют отношения между мирами Федерации, независимо от их статуса и всего прочего.

С правовой точки зрения после первого же выстрела, даже предупредительного, мы превратились бы в злостного нарушителя и агрессора. И если наши – мои, в частности, – действия до сих пор можно было еще оправдывать стечением обстоятельств, недостатком информации и мало ли еще чем, вплоть до зубной боли, то первое же активное военное действие против местных сил ставило все с ног на голову. Мы были вправе обороняться, да. Любым способом – за исключением превентивного, упреждающего нападения на вероятного, даже весьма недвусмысленного противника.