Одна маленькая вещь - Эрин Уатт

Я изучаю его. Если б сейчас был полдень, широкие плечи Чейза закрывали бы солнце. Вместо этого лунный блеск подсвечивает его силуэт, придавая ему таинственный вид.

– Хм. Ладно. Можешь остаться.

– Мило. Я все равно планировал это сделать.

Я рада, что сейчас темно и он не видит глупой улыбки на моем лице. Чтобы обезопасить себя, я подтягиваю колени к груди и кладу подбородок на них. Так я могу прятать лицо и смотреть на него одновременно.

– Я знаю, что они чувствуют. – Он сует в рот стебелек травы. Я завороженно наблюдаю, как двигаются его губы и подбородок. – С тобой гораздо веселее.

– Мне стоит работать там подольше.

– Я работаю в понедельник, среду и субботу, – охотно отзывается он. Появляется эта его убийственная полуулыбка.

– Хорошо. Я попрошусь на вторник, четверг и воскресенье.

Я не успеваю заметить его движения и вдруг лежу на спине, а он нависает надо мной. Я взвизгиваю и тут же зажимаю рот ладонью. Чейз смотрит на заднюю дверь. Все его тело напряжено, как будто он готов бежать, как только его заметят.

Вокруг ни звука. Чейз наклонился надо мной, это смутно напоминает о нашей первой ночи. Он – надо мной. Только в тот раз мы были ближе друг к другу. Я обнимала его за шею, и на нас было гораздо меньше одежды.

Я задерживаю дыхание. Кажется, он – тоже. Я хочу, чтобы он поцеловал меня, прижался ко мне ладонью, плечом или грудью, хочу чувствовать его тепло рядом.

– Что твои родители думают, ты делаешь? – наконец спрашивает он.

– Они считают, что я грущу по Рейчел, – необдуманно отвечаю я. – Это ее качели.

Он мгновенно отодвигается от меня и ложится на землю в некотором отдалении.

Я проклинаю себя за то, что заговорила о ней. Ему и так непросто жить со своей виной. Он может быть моим другом. Но не может примириться с мыслью о том, чтобы стать моим парнем. Не может позволить себе держать меня за руку или целовать.

Я показываю на висящее в воздухе деревянное сиденье.

– Папа сделал эти качели для Рейчел. Когда я подросла, мы дрались за то, кто будет качаться. Она бежала сюда со всех ног и всегда выигрывала. А я должна была качать ее, пока не отнимались руки. Тогда она слезала с качелей и говорила усталым голосом: «Я покачаю тебя, пока не придет время идти на тренировку». А до тренировки всегда оставалось всего пять минут.

– Что бы ты отдала ради возможности снова спорить с ней?

– Многое. – Чейз может заставить меня говорить о Рейчел, в отличие от остальных.

– О чем еще вы спорили? – Он перекатывается на бок и кладет голову на согнутую руку.

– О чем мы только не спорили. Она злилась, когда я брала без разрешения ее вещи. У нее была ужасно красивая голубая куртка. Я стащила ее из шкафа и пошла в ней на футбольную игру команды Дарлинга.

– И она не узнала?

– О, нет. Она узнала. Я была достаточно глупой и решила, что смогу постоянно избегать ее. Но мы столкнулись на боковой трибуне еще до конца первого тайма. Она позволила мне не снимать куртку, но предупредила, что, если хотя бы капля на нее упадет, она будет бить меня до утра.

– И?

– Я избежала наказания. Все кончилось тем, что я вернула куртку. А весной Рейчел пролила на нее красный ягодный сок. Мама не смогла свести пятно, так что Рейчел швырнула ее мне и сказала, что теперь она моя.

Он смеется.

– Эта куртка все еще у тебя?

– Нет. Я разозлилась и выбросила ее. Теперь жалею. Еще у меня были проблемы из-за того, что я сунула ее кисть для губной помады в подводку. У них довольно похожие кисточки, если ты вдруг не знаешь.

– Если б ты не сказала мне, я бы завтра думал об этом целый день, – торжественно признается он.

Я смеюсь. Он никак не комментирует, что я вспоминаю лишь то, как мы дрались с сестрой. Просто эти моменты, когда она была не идеальна, кажутся мне самыми настоящими.

– Я очень любила ее, – шепчу я.

– Знаю.

– И сильно скучаю.

– Мне жаль, Бэт. – Он снова переворачивается на спину. Прикрывает рукой глаза, как будто не может вынести моего вида или считает, что не имеет права смотреть на меня. Мне это не нравится.

Снова ком в горле.

– Я знаю.

Мы снова замолкаем. Я в ловушке между прошлым и настоящим. Глядя на качели, я вижу там Рейчел. Она сильно отталкивается ногами и взлетает все выше и выше, пока не превращается в пятно на небе рядом со светящей луной. А рядом со мной Чейз. Живой человек, который слушает меня, бранит, заставляет смеяться.

«Я выбираю Чейза», – мысленно говорю я своему видению. Рейчел кивает и продолжает раскачиваться.

– У нее всегда была потрясающая подача, – тихо говорю я. – Даже когда она была маленькой. В шестом классе она уже могла сделать необычную подкрутку. Подача всегда была очень чистой, мяч удивительно точно летел над сеткой, но, как только оказывался на стороне противника, мог свернуть вдруг в угол. Она была отличным подающим.

– Как вышло, что ты больше не играешь?

– Мне неинтересно. Без нее стало скучно. – Я не понимала, насколько подражала Рейчел до ее смерти. – Мы много ссорились. Я не думала, что мне будет так ее не хватать. – Я замолкаю, потому что чувствую, как подступают слезы. Больно даже смотреть на луну, и я закрываю глаза. Горячие ручейки сочатся из уголков глаз.

Большая теплая ладонь накрывает мою. Чейз просовывает руку мне под голову и прижимает меня к своей груди.

– Прости, – бормочет он снова и снова.

Я хочу перестать плакать, потому что знаю: ему больно – но не могу. Воспоминания, которые я загоняла глубоко внутрь, всплывают на поверхность. Рейчел учит меня брить ноги, заплетает мне французскую косу, дарит одну из своих любимых футболок, когда я прохожу в команду «А» в клубе, утешает меня, когда мое имя не появляется в финальной таблице игроков.

– Я скучаю по ней, – всхлипываю я, сворачиваясь в руках Чейза. – Я так по ней скучаю.

Под деревом, рядом с которым раскачивается на качелях тень Рейчел, я позволяю боли выползти из укромного уголка. Тоска струится по моим венам, охватывая все тело, плечи гнутся под этой тяжестью.

Вот почему я сдерживала ее так долго: это слишком тяжело. Слезы текут, словно вышедшая из берегов река. Хриплые, уродливые звуки вырываются из горла.

Когда Рейчел умерла, я испугалась, что завтра и моя жизнь может оборваться так же. И я боролась с родителями, со всеми ограничениями, будто это удавка.

– Она была моей старшей сестрой, – шепчу я в шею Чейза. – Она должна была всегда защищать меня.

– Я знаю, знаю. Прости.

Одной рукой прижимая мою голову к груди, приглушая рыдания, другой он широкими движениями поглаживает мне спину. Я льну к нему и словно черпаю его силу. Сейчас, когда печати сняты, я не могу загнать чувства назад, словно в бутылку.