Бессменная вахта - Эрнст Омурзакович Басаров

детсадовская тройка не распалась.

И вот сегодня звонок дежурного: тяжело ранен капитан Лучков, находится в больнице, обстоятельства неизвестны. Выясняются.

Конягин поставил мотоцикл у подъезда и, прыгая через две ступеньки, взбежал на третий этаж, к начальнику. Рогов сидел за своим широким столом насупившись, такое ЧП в отделе.

— Все знаю, — сказал он, — я только что с места происшествия и звонил в клинику. Ты мне вот что скажи: жив будет?

— Шо-ок, говорят. — Конягин, набравшись духу, спросил:

— Домой сообщили? Матери, жене…

Начальник встал из-за стола, подошел к окну, уставился на желтые фонари, будто никогда их не видел.

— Дома их нет. Замполит был там, соседи говорят, на дачу поехали. Все уехали, часов в семь. Соседи видели… На место происшествия выехали Воронцов, Туспеков и Жуйков. Из УВД — два старших уполномоченных, из прокуратуры — следователь по особо важным делам, эксперт-криминалист. Что толку? Ведь никаких зацепок! Они и сейчас там, начальник УВД на контроле держит…

Конягин по своему обыкновению не выдержал.

— Но так же не бывает, товарищ подполковник! Не может быть! Зацепки должны быть…

— Не кипи. Опергруппа работает, прокурор тоже. Но с тебя, Михаил, спрос особый. Ты лучше всех его знаешь. Иди и думай. Посмотри вместе со следователем все его последние дела, и не только последние. Внимательно смотри, Миша.

Не замечалось раньше за подполковником Роговым такой фамильярности.

Знает Конягин своего друга Федю Лучкова. Но поручили бы сейчас: напиши, мол, на Лучкова характеристику, что бы он стал писать? Волевой, усидчивый, чего, кстати, самому Конягину явно недостает, трудолюбивый, исполнительный. Семьянин хороший, мать свою Елену Васильевну, жену Татьяну, маленькую Ленку больше всего любит. Общественник, принципиальный коммунист, много читает. Но сейчас, когда жизнь Федора так внезапно, так грубо поставлена на грань небытия, Конягин прежде всего думал о главном: о надежности Федора. Татьяна всегда говорит: «За ним, как за каменной стеной». Не очень оригинально, но точно. Да, Федя надежный, во всем надежный: в работе, в любви, в дружбе. Если взялся за что — ни сна, ни покоя, пока не сделает. Если пообещал — выполнит. Честен, правдив до крайности. Чужую беду переживает, как свою собственную…

Что же случилось? Лучкова всегда ставили в пример: тренирован, бдителен, осмотрителен. Наверное, застали врасплох. Был, обязательно был фактор неожиданности, внезапности. А может быть, преступник — знакомая Федору личность? Подошел такой тип, улыбаясь, и — ножом. По-разбойничьи…

Рассуждая примерно так, Конягин пошел к дежурному, взял ключи от кабинета Лучкова. Дежурный подтвердил, что пока у опергруппы новостей — ноль. Ни одного очевидца выявить не удалось, никто ничего не видел. Обнаружили же Лучкова так. Старик один искал свою собачонку, видит — у забора человек согнулся, держится за живот. «Что с вами, товарищ?» А человек, цепляясь за плиты забора, упал.

Обшарили там все. Ясно было — ранен он на том же месте, где обнаружен. Может быть, и отошел на метр всего — от садовой скамейки до забора. Вот и все, что пока известно.

— Вызывайте начальника канцелярии и двух следователей. Будем комиссионно открывать сейф Лучкова. Пусть настраиваются работать на всю ночь.

2.

Последний вагон здорово мотало. «Если не везет, так не везет во всем», — думал Веня, тоскливо глядя сквозь пыльное стекло. Песок серый, саксаул серый, серенькие саманушки на разъездах. Только небо синее… Но что небо? Лететь бы ему, Вене, в синем небе, еще вчера был бы в Москве, шатался бы по столичным универмагам, отводил бы душу в «Праге» или еще где. Денька бы три так, приткнуться есть где.

Но нельзя ему лететь самолетом. Не положено. В кассах Аэрофлота строгие девушки в синей униформе паспорта спрашивают. А такового у Вени нет. Лишили его паспорта, как, впрочем, и многого другого. Да так ловко лишили. Обдурили и пустили голенького.

А в сущности — что для него паспорт? Советские порядки гуманны: заяви, что потерял документ, заплати червонец и — нема дилов, как говорит Дзюбенко Федор Иванович, фотограф-мазила из парка Горького. За десятку получай новый — серпастый, молоткастый. Только времени у Вени не было на эти процедуры, надо спешить, «тикать». Это тоже из изречений Дзюбенко.

Влип Веня в историю — хуже быть не может. Два дня назад, два всего, шел он в парк, к автоматам, аттракционам, к фотографам, к мальчикам и девочкам ресторанным, в парковую, вечно праздничную круговерть. Спокойненько так шел вниз по улице Пушкина, помнится, даже песню какую-то мурлыкал — такое утро было хорошее. Сентябрь — золотой месяц.

На углу, возле школы, догнал его красный «жигуль». Цвет такой яркий, нарядный — алое пламя. Тормознул рядом. Рыжеволосый парень, лицо доброе, открытое, окликнул: «Привет, Веня! В парк шлепаешь?».

— Туда, — отвечал Вениамин. — У меня одна дорога. Ты чей? Не узнаю что-то…

Парень весело засмеялся, не ответил на вопрос, сам спросил:

— Пешочком по холодку, значит? А телега твоя все на ВАЗе. Голову тебе все морочат?

— Ага, — согласился Веня и все силился вспомнить: то ли «костоправ» какой, Веня со своими машинами ко многим обращался, то ли со станции ТО или с заправки какой мужик? Рядом с ним, на заднем сиденье, девица большеглазая, тоже улыбалась, как родному. За рулем толстый амбал, туда же, показывал золото во рту, нос свой приплюснутый, как у поросенка.

— Все не узнал еще? — искренне так удивился рыжий. — Давай к нам, садись, подбросим. Мы одним курсом.

Ничего удивительного во всем этом не было. Кто не знает Веню? Да все знают, особенно вот такие, моднячие, фирменные. Деловой он человек, со связями. Диски, бар на островке, тряпочки клевые, книги, которые по пять номиналов — это все хорошо, но это пустяки, мелочевка, Веня и не то может, потому как он вполне современный, самостоятельный и практичный. Видно, рыжий к нему вопрос имеет. А девочка очень даже… Почему бы не заиметь контакты?

Сел Веня рядом с водителем, тот ему дверку услужливо открыл, золотисто ощерился. Сел и не знал, что это его электрический стул. У амбала руки большие, спокойные, вел машину легко, красиво. Уверенно вел, без толчков, лишнего тормоза. На первом перекрестке повернул руль направо, сделал плавный поворот, не сбавляя скорости. Стрелка на спидометре за восемьдесят поползла. Вене совсем не в ту сторону.

Рыжий упредил вопрос, сказал, зевнув, что заедем, мол, в одно место ненадолго. Амбал молчал, гнал, девчонка в сумке своей копалась. Веня не привык к такому обращению.

— Стоп, — сказал он своим начальническим тоном. — Приехали. И потянулся к ключу.

Амбал, не поворачиваясь, ткнул пальцами в бок, под ребра. Веню согнуло, ударился лбом о переднюю панель.

— Не суетись, Веня, не напрашивайся, — посоветовал добродушно рыжий. —