Тайна исчезнувшей колонии - Ольга Хараборкина

уже мотив для убийства. — Вы не находите, что это бред? Зачем мне убивать этого мальчишку?

— Бред или нет уже не имеет значение. У нас два события: смерть очередного проводника, и Ваше подлое избиение.

— Подлое? — переспросил я.

— Конечно, подлое. Каждый мог вызвать Вас в Круг чести, но проще же накинуться скопом. Тем более лорд Оукман поощрил их, — осуждающим тоном произнес преподобный.

— Каким образом? — уточнил весьма скользкий вопрос.

— Насколько я понял, Эйдан, он посокрушался об участи Патрика и Кевина после разговора с Вами. — Я повернул голову, чтобы посмотреть на Бейли. Он очень радовался тому обстоятельству, что меня избили. Его походка была легка, хоть шли мы и через джунгли, а на лице блуждала улыбка.

— Что Вас так воодушевило? — хотелось знать причину столь приподнятого настроения преподобного.

— Промах противника — это победа его оппонента. Понимаете, Ваш случай задел за живое очень много простых людей, ведь на Вашем месте мог оказаться любой. На накопителя без суда напали маги, и никто им ничего не сделал, только погрозил пальцем и сказал, что так поступать нельзя, — Бейли не скрывал своего ликования. Да уж, нет большей радости, чем горе у соседа.

— Понятно. Мистер Рамзи и лорд Оукман потеряли свои позиции в глазах обычных людей, которых здесь большинство. Вы же спасли меня, таким образом сами набрали несколько очков. — Кругом война за власть, только здесь масштаб поменьше. — Меня хоть не обвиняют в произошедшем?

— Нет, есть свидетели, как Вы мирно дремали в момент убийства, — обрадовал он.

— Чудесно, — восхищаясь человеческой логики, проговорил я. — То есть меня избили только потому, что настоящего убийцу не нашли.

— Это и правда чудесно, Эйдан. Теперь все видят насколько несправедливы мистер Рамзи и лорд Оукман.

— Вы явно выиграли от этой ситуации, — не удержался и бросил камень в его огород.

— Не буду скрывать, сразу все вспомнили о Церкви. Эйдан, Вам стоило вдумчивей выбирать сторону…

— Хватит, преподобный Бейли. И по имени я Вам разрешения обращаться ко мне не давал. Мистер Хейг и никак иначе, — раздражение бурлило во мне, как кипящая вода в котелке. Они все играют в игры, забыв, что это людские жизни.

— Вы все так же несговорчивы, — тяжело вздохнул он. — Но Вам явно лучше, раз вспомнили про этикет.

— Кто спас меня? — тоже немаловажный вопрос.

— О, тут целая история. Маги вынесли Вас за пределы поселенка, чтобы воздать по заслугам. Если бы не ручная химера лорда Оукмана, которая вцепилась в Рамзи и верещала без остановки, показывая за стену, мы сейчас бы не говорили.

— Меня спас Уго? — удивился я. То, что мартышка ненавидела мага, было очевидно, но поступить столь самовольно. — Что с ним?

— Он лежит у Вас в ногах. Разве не чувствуете тяжесть? — спросил преподобный.

Я тут же попытался приподняться, чтобы посмотреть. Все тело отозвалось болью. Здорово же меня помяли, если даже целители не помогли сразу. Действительно, у меня в ногах, свернувшись в клубок, лежал Уго. Выглядел он неважно — одежда местами была порвана, и на ней запеклась кровь, металлические лапы не блестели, как раньше, теперь отдавая в черноту, будто их закоптили.

— Лорд Оукман выгнал его, — пояснил Бейли. — Для химер связь с хозяином очень важна, они подпитываются за счет потока в его теле. Я взял на себя смелость, и целители прикрепили управляющий контур на Вас. Теперь Вы его хозяин.

— Зачем? — сухо спросил я, в уме прикидывая, хватит ли сил скинуть мартышку. Лучше пока не буду рисковать, тварюшка-то с характером, а мне новые раны не нужны. Пусть пока полежит.

— Он Вас спас, — будто не понимая мой вопрос, ответил Бейли. — Тем более с Вас, как с накопителя не убудет.

— Что мне в Вас нравится, мистер Бейли, так это ваша способность принимать решения за других, — иронично заметил я. — Возможно Уго хотел погибнуть героем?

— Неважно, что он хотел, — отмахнулся преподобный. — Вашего механоида маги уничтожили, а Уго тоже неплохо справится со змеями.

— Давно бы подошли с практичной точки зрения, — хмыкнул я. — А то сначала все про эфемерные материи.

— Знаете, мистер Хейг, Вы очень неприятный человек, — откровенно признался он. — Пытаешься быть с Вами учтивым, Вы сразу же воспринимаете, как угрозу, пытаешься угрожать — Вы нападаете в ответ.

— Не пробовали говорить, как есть, а не громоздить мили откровенной чуши? Вот тогда бы разговор удался, — совершенно серьезно проговорил я.

— Устал я от Вас, — неожиданно заявил он. Я повернул голову, чтобы вновь посмотреть на преподобного. Действительно, на его лице уже не наблюдалось фальшивой улыбки праведника, теперь там было выражение, которое каждый второй видит в зеркале: решимость и обреченность.

На ходу он снял заплечный рюкзак, чтобы в нем что-то найти. На свет показалась старая потрепанная тетрадь в кожаной обложке. Он просто кинул ее мне на грудь со словами:

— Почитайте в пути, а после поговорим.

Я с сомнением посмотрел на тетрадь, но все-таки взял ее в руки. Первое, что бросилось в глаза — это знакомый почерк. Я уже видел подобные завитушки над заглавными буквами. Похоже мне достались очередные рабочие записи мистера Галбрейта, пропавшего исследователя Южного материка. Те блокноты, которые мне подарила вдова несчастного, рассказали его взгляд на причины Катаклизмов в Тетисе, где основным виновником всегда выступали люди. Старина Огден любил Южный материк за то, что там по его мнению была колыбель всех цивилизаций. Его привлекали племена, затаившиеся в магических джунглях и сохранившие легенды о прошлом.

Те записи, что я прочитал в Тишатле, содержали его измышления о природе Катаклизмов и таком явлении, как Ночь сплетения. Здесь же были собраны различные мифы и сказания о сотворении мира, а так же мысли исследователя после их прочтения.

Легенды сами по себе были очень занимательны, но вот что за ними скрывалось, заставляло задуматься о многом. Одну запись я прочитал несколько раз, и припомнил тот рисунок, который оставил Галбрейт в прошлых заметках, тут он, кстати, вновь повторил его. Три окружности, наложенные друг на друга. Галбрейт называл это парадом планет. Опираясь на религию народа шенталу, он предположил, что Тетис един в трех ликах, и центральный из них обитаемый.