Карл Смелый. Жанна д’Арк - Александр Дюма

возместить герцогу нанесенные ему убытки, вместе с ним отправиться в Льеж и предоставить залож­ников, для того чтобы вернуться во Францию.

Однако герцог даже не пожелал выслушать эти пред­ложения, ибо примерно вот какого решения он доби­вался от совета: удерживать короля в тюрьме, послать за Карлом, его братом, и договориться с ним об управлении королевством.

Уже был готов гонец, он уже натянул на себя дорож­ные краги, а во дворе стояла наготове оседланная лошадь.

Но в эту минуту герцог пошел на попятную.

Брат короля уже давно жил в Бретани; у него были обязательства перед герцогом Бретонским, оказавшим ему гостеприимство; так разумно ли Карлу Бургундскому делать королем Франции бретонца?

Да, король был под замком, это правда, однако его предводитель разбойников Даммартен и его армия, самая сильная из всех, какие когда-либо удавалось собрать Людовику, были вполне свободны в своих действиях.

И тогда предстояло бы выдержать страшную войну! Даммартену, которому только что достались владения Шарля де Мелёна, не приходилось ждать ничего хоро­шего от друзей покойного, а кроме того, все заставляло верить, что он в самом деле встал на сторону короля.

И в ту минуту, когда гонец герцога уже вставлял ногу в стремя, он получил приказ не ехать.

XVI. ИСКУПИТЕЛЬНАЯ ЖЕРТВА

Пока герцог отдавал приказ, отменял его и пребывал в нерешительности, под мрачными сводами замка, где был заперт Людовик XI, происходила сцена совершенно иного рода.

Людовик XI был чрезвычайно суеверен; он верил в астрологические предсказания судьбы человека, в соче­тания звезд, во влияние планет и, как мы уже сказали, держал при себе астролога Галеотти.

Этот астролог был если и не глубоким ученым, то, по крайней мере, весьма знающим человеком, который в течение долгого времени жил при дворе венгерского короля Матвея Корвина. Когда Людовик XI обратился к нему за советом по поводу своего желания отправиться к герцогу, Галеотти одобрил этот замысел.

Искренне ли он это сделал? Или его привлекли на свою сторону враги короля, чтобы он дал ему такой совет? Утверждать это нельзя, но факт состоит в том, что совет этот был дан.

Король, который, отправляясь в Перонну, полагал, что он совершает нечто крайне хитроумное, но теперь, когда дела приняли такой оборот, догадался, что он совершил глупость, был не прочь обрушить на кого-нибудь свой гнев и возложить вину за собственное легкомыслие на астролога.

Мы уже говорили, что король привез с собой свой личный двор и что этот личный двор состоял из Три­стана, его главного прево, Оливье Ле Дена, его брадо­брея, и Галеотти, его астролога.

Хотя и находясь на положении пленника, Людовик пожелал убедиться, что он не перестал быть королем и может доставить себе удовольствие, приказав повесить Галеотти; он призвал Тристана и спросил его, настроен ли тот по-прежнему повиноваться ему. Тристан ответил, что место и обстоятельства никак на это не влияют, что король Франции, узник он или нет, всегда остается коро­лем Франции и пока в нем, Тристане, останется хоть дуновение жизни, он будет повиноваться королю, при­чем делая это в тюрьме точно так же, как и в любом дру­гом месте.

Это было все, что хотел услышать Людовик XI.

И тогда он пояснил Тристану, о чем идет речь.

Тристан испытывал к астрологу ту естественную нена­висть, то инстинктивное отвращение, какие материаль­ная сила питает к разуму, а зверство — к духовности; он всегда радовался возможности повесить кого-нибудь, но был особенно обрадован тому, что его жертвой окажется Галеотти.

Так что он предложил королю тотчас же приступить к делу; однако Людовик XI, при всей своей готовности отомстить астрологу, хотел укрепиться в принятом реше­нии, в последний раз побеседовав с Галеотти.

При этом было условлено, что, если в ту минуту, когда астролог будет уходить от него, король крикнет: «Идите! Над нами есть Бог!» — это будет означать: «Друг Тристан, вот человек, которым ты властен располагать и с кото­рым ты можешь делать все что тебе угодно».

Если же, напротив, — а такое было возможно, — астрологу удастся оправдаться и король простится с ним, сказав: «Идите с миром, отец мой!» — Тристан не должен будет тронуть даже волосок на его голове.

Однако этот последний случай представлялся малове­роятным, настолько маловероятным, что, дабы не терять время даром, главный прево призвал двух своих подруч­ных, Птит-Андре и Труазешеля, и велел им вбить в балку крюк, а к крюку привязать веревку.

Подручные были заняты этим делом, когда Галеотти проходил мимо них, направляясь к королю.

Астролог бросил лишь короткий взгляд на этих людей и их начальника, который с вниманием, свидетельство­вавшем о его глубоком интересе к происходящему, наблюдал за их действиями; однако этого взгляда ему было достаточно, чтобы прийти к убеждению, что гото­вится какая-то казнь, а поскольку его совесть, вероятно, была не вполне чиста в отношении поездки в Перонну, он ощутил нечто вроде дрожи, пробежавшей по его жилам.

Взор короля никак не способен был успокоить астро­лога.

И в самом деле, король разразился упреками, а Гале­отти, вероятно, не нашел достаточно убедительных оправданий, ибо Тристан, приложивший ухо к двери, услышал, как король крайне гневно воскликнул:

— Уходите, господин колдун, господин маг, господин шарлатан! И помните, что над нами есть Бог!

Тристан подал знак своим подручным: теперь астролог находился в их власти.

Однако внезапно король передумал и, будучи по при­роде насмешником, не захотел отправлять астролога на виселицу, не поглумившись над ним напоследок.

И он велел Галеотти вернуться.

— Минуту, — обращаясь к нему, промолвил король, — последний вопрос.

— Задавайте, государь, — поклонившись, произнес астролог.

— Только хорошенько подумай, прежде чем ответить, ибо, возможно, по сути этот вопрос куда важнее, чем кажется на первый взгляд.

— Я внемлю, государь.

— Можешь ли ты с помощью своей так называемой науки предсказать час собственной смерти?

Галеотти не надо было долго думать, чтобы понять, в чем дело.

— Государь, — ответил он, — я могу сделать это, лишь поставив его в связь с последним часом другого чело­века.

— Объясни-ка получше, — промолвил король.

— Что ж, государь, — произнес Галеотти, — вот все, что я могу с определенностью сказать о