Уинстон Черчилль. Последний титан - Дмитрий Львович Медведев

только при сохранении центральной власти за британской администрацией, которая сможет «гарантировать непредвзятость и беспристрастность» в отношении всех классов, общин и национальностей{198}. Опасения Черчилля окажутся не такими уж необоснованными, как утверждали его критики. В конфессиональных столкновениях во время гражданской войны 1947 года, а также в индо-пакистанских конфликтах 1965 и 1971 годов погибнут миллионы людей. В отношении самого британского политика участие в обсуждении Индийского вопроса будет иметь два важных последствия. Во-первых, в дебатах и схватках, проходимых при численном и административном превосходстве другой стороны, закалилась знаменитая стойкость Черчилля. На тот момент над ней глумились, сравнивая ее с упрямством и глупостью, но пройдут годы и в момент национальной опасности она проявит себя в полный рост, внеся существенную лепту в формирование политики, которая позволит сначала выстоять, а потом выиграть. Во-вторых, поражение в Индийской кампании подорвало доверие к адекватности суждений Черчилля, повлияв негативно на восприятие его дальнейших выступлений по насущным проблемам национальной безопасности и международных отношений.

Пришлось Черчиллю испытать и горькие плоды конфронтации с Болдуином. Летом 1931 года было сформировано коалиционное правительство, в которое вошли представители всех трех партий, Черчиллю в нем места не нашлось. В октябре состоялись всеобщие выборы. Уверенная победа потомка Мальборо в Эппинге (35 956 голосов против 15 670 у ближайшего конкурента) совпала с триумфальной победой Консервативной партии, которая обеспечила себе в парламенте 437 мест против 236 у лейбористов. Несмотря на превосходство тори, Болдуин предпочел оставить пост премьер-министра за Макдональдом, понимая, что с имеющимся у него большинством в Палате общин он сможет легко контролировать главу правительства, не разделяя при этом его ответственности. Как и следовало ожидать, места в новом правительстве экс-канцлеру Казначейства снова не нашлось. Черчилль бодрился и даже продолжал шутить, то, комментируя выступление одного депутата, заявил: «Он говорил без бумажки и без смысла», то неодобрительно покачав головой во время выступления одного из министров, и когда тот прервал свою речь, осуждающе заметив: «Достопочтенный джентльмен, я просто выразил мою точку зрения», остроумно парировал: «Достопочтенный джентльмен, а я просто покачал головой»{199}. Но в целом его положение все больше становилось безысходным. Протянуть руку дружбы Болдуину, признав собственные ошибки и публично покаявшись, означало лишиться уважения в глазах окружающих, продолжать оппонировать – сделать еще более иллюзорной возможность возвращения в состав правительства. Единственный выход – выжидать, но время играло против нашего героя, двигавшегося к своему шестидесятилетнему юбилею. Черчилля спасет появление новой международной угрозы. Но только сам он об этом пока не знал, продолжая верить в свою звезду и заполняя появившееся из-за снижения политической активности время – творчеством.

Литературное творчество

После того как Черчилль покинул Казначейство, его единственным источником дохода от политической деятельности на протяжении следующих десяти лет стало жалованье члена Палаты общин – 400 фунтов ежегодно (в июне 1937 года увеличено до 600 фунтов). При этом для поддержания привычного образа жизни с содержанием Чартвелла, прислуги, оплаты образования детей ему необходимо было в десятки раз больше. На следующую декаду основным источником дохода для него стала активность на литературном поприще, которая в среднем приносила 12,7 тыс. фунтов ежегодно. Это был насыщенный и изматывающий труд, напоминающий движение белки в колесе, когда очередной цикл статей или публикация книги сменялись разработкой новой темы, переговорами с издателями, формированием команды для начала работ. Как правило, Черчилль работал одновременно над несколькими проектами, загоняя себя в угол цейтнота и жестких обязательств.

Литературная кабала, на которую политик соглашался добровольно, началась сразу же после его возвращения из США в ноябре 1929 года, когда он договорился с Daily Telegraph о публикации в течение следующих двух с половиной месяцев цикла из 12 статей «Что я увидел и услышал в Америке». Написанные в жанре травелога, эти статьи раскрыли многогранный мир автора, который сначала делится восторгом от увиденного воочию «Большого дерева», которому предположительно четыре тысячи лет, цитируя при этом строки Маколея, что старые деревья знали времена, «когда жертвенный дым развевался над Пантеоном, когда жирафы и тигры прыгали в амфитеатре Флавия», затем с упоением рассказывает о небоскребах Сан-Франциско и одном из последних чудес техники – международной телефонной связи. Британский политик лично оценил высокое качество связи, поговорив с Клементиной и дочерями, находящимися за несколько тысяч миль от Сан-Франциско в Англии, в графстве Кент. «Почему сказали, что век чудес прошел? – восклицает автор. – Он только начался!»

Отдельное внимание Черчилль уделил описанию своего визита в Ликскую обсерваторию, где со «смущением и восторгом» он наблюдал за Сатурном и наслаждался «совершенным зрелищем мира, удаленного от нас на восемьсот миллионов миль». «Наблюдая в течение нескольких часов за Вселенной, невольно удивляешься, и зачем только беспокоиться о выборах и избирательных округах», – заключал политик. Метапозиция космоса, который своей непостижимостью, а также временной и пространственной необъятностью способен обнулить все человеческие страхи, стремления и достижения, всегда манила Черчилля. В романе «Саврола» он почти страницу текста посвящает описанию скрытой, но сильной страсти протагониста по «наблюдению за звездами» с попыткой «разгадать их непостижимые тайны», показывая, насколько «туманными и нереальными» представляются «волнующие события дня», когда, прильнув к телескопу, наблюдаешь «более совершенный мир бесконечных возможностей». В 1942 году в мартовском номере Sunday Dispatch вышла написанная еще до начала войны статья британского премьера «Есть ли жизнь на Луне?». В ней Черчилль рассуждает об условиях существования внеземной жизни (вода в жидком состоянии и гравитация, достаточно сильная для удержания атмосферы), предвосхищает открытие экзопланет, предсказывает межпланетные путешествия, а также указывает на возможность существования жизни на других планетах: «Я не настолько впечатлен успехом нашей цивилизации, чтобы предположить, будто мы единственное место в огромном космосе, которое населено живыми и разумными существами, или что мы обладаем самым развитым интеллектом, когда-либо появлявшимся в обширных просторах пространства и времени»{200}.

В бытность активной политической деятельности Черчилль никогда не забывал о литературном призвании. И публикация «Мирового кризиса» в этом отношении была не единственным примером его увлечения публицистикой и историей. В 1920-е годы он регулярно находил время для написания различных статей и эссе, часть которых носила ярко выраженный автобиографический характер. Так, в The Strand Magazine вышли статьи «Как я бежал от буров» (декабрь 1923-го и январь 1924 года), «Когда я был молод» (декабрь 1924 года), в Pall – «В индийской долине» (сентябрь 1927 года), «С Буллером к Мысу Доброй Надежды» (ноябрь 1927 года). Начиная с 1928 года Черчилль стал активно диктовать воспоминания о своем детстве и юности. К 1930 году в форме статей и надиктованного текста у него собралось порядка 60–70 тыс. слов, которые он решил использовать для написания мемуаров, повествующих о первых 25 годах своей жизни. Новая книга – «Мои ранние годы» была опубликована в октябре 1930 года.

Написанное в привычном для политиков жанре автобиографии, это произведение разительно отличается от большинства подобных работ. Выделяется оно и в литературном наследии нашего героя. В первую очередь замечательным слогом, передающим огромную гамму эмоций от глубокой трагедии до приятной самоиронии. Интересна книга и своим содержанием. В ней есть личные нотки, например, рассуждения об отце через призму прожитых лет и собственного положения. «Утраченные позиции невозвратимы, – не без пессимизма констатирует автор. – Человек может подняться на новую высоту в пятьдесят-шестьдесят лет, но никогда не займет вновь ту, которую потерял в тридцать-сорок». Безрадостные карьерные перспективы повлияли также на описание детских лет. Изображая себя отсталым учеником с невысокими академическими показателями, которому во взрослой жизни суждено будет добиться выдающихся успехов на ниве действий и интеллекта, он подводит читателей