Восемь. Знак бесконечности - Ульяна Соболева

– Ты отлично знаешь, как можно быть циничной сволочью и, трахая одну женщину, приезжать после к другой и при ней разговаривать с той по телефону!

Заславский судорожно сглотнул. Твою ж мать! Она знает… Но где-то в глубине души появилось чувство триумфа, потому что он хотел сделать ей больно именно сейчас. Очень больно… Но это все же не та боль… Это не ревность.

– Откуда?

– С компьютера Ли. Там ее дневник, где она пишет, как вы трахались за моей спиной, пока мы жили вместе, как она похоронила мою мать втайне от меня. Как ненавидела меня! Об этом ты тоже знал?

– Стоп! Что значит за твоей спиной? У нас был секс после того, как мы с тобой расстались! И что за бред насчет матери? Твоя мать жива. Я говорил с ней по телефону… лично два дня назад.

Кэтрин изменилась в лице… Ее подбородок дрогнул. Заславскому показалось, что она даже вдруг стала меньше, худее, словно прозрачнее.

– Как?.. Но там… там написано! О Господи, Алекс!

Заславский несколько секунд смотрел на Кэт, а потом вытащил мобильник.

– Ферни, срочно тащи ноутбук Ли в лабораторию. Кто-то взломал его и писал от ее имени. Проверьте все ай-пи адреса. Давай! Работай! Я скоро присоединюсь к тебе!

Повернулся к Кэт, которая обхватила себя двумя руками и мелко дрожала.

– Там… там было написано, что мама… что она умерла, и Ли похоронила ее. Было написано, что Ли меня ненавидит, что она желает мне смерти, потому что… Боже, Алекс… У тебя есть номер мамы?

Заславский протянул Кэтрин сотовый, чувствуя, как по спине стекают липкие струйки пота. Если Кэтрин прочла все это в компьютере Ли, следовательно, тот, кто написал, не только смог взломать ноутбук, но и прекрасно знал, КТО это прочтет и когда!

– Мама! Это я, – вздрогнул, услышав, как Кэт заговорила по-русски, по ее щекам текли слезы, и Заславский знал, что это первый разговор за очень много лет, и это первый разговор, в котором Кэт назвала Елену матерью. – Мамочка… мам… это Катя… мам, где ты? Я хочу к тебе приехать. Ма-маааа!

Заславский сжал переносицу пальцами. Ему казалось его голова разорвется от мыслей.

Я медленно разжевала кусочек бифштекса и запила апельсиновым соком. Данте ничего себе не заказал, кроме бокала коньяка, и наблюдал, как я ем. Молча.

Он забрал меня из участка, как только я позвонила. Увидев полную тарелку запеченного картофеля и сочный кусок мяса, я поняла, насколько проголодалась, меня даже перестала смущать огромная зала, с высоченными потолками и зеркалами на стенах. Дом Марини вообще очень сильно напрягал. Я чувствовала себя в какой-то западне вычурного великолепия, словно на съемках фильма про Золушку, только принц – не принц вовсе, а дьявол с ледяными глазами. Ощущение дискомфорта не покидало с того момента, как Марини отдал слуге мой плащ, сумочку и провел меня в эту залу, где меня ожидал обещанный обед.

Когда он по телефону спросил, голодна ли я, то я подумала, что мы где-нибудь пообедаем, но точно не у него дома.

Я не привыкла к такой роскоши и, едва переступив порог, почувствовала себя какой-то ничтожной в этом огромном помещении с длинным столом, накрытым только на нас двоих.

Сейчас я думала о том, что с мамой все в порядке и скоро она приедет ко мне. Мы наконец-то поговорим и, возможно, у нас получится начать все сначала. Мне стало жизненно важно что-то исправить, изменить. Ведь еще вчера я думала, что больше никогда ее не увижу. Снова эти мысли о том, что человека можно потерять навсегда. Последнее время я думаю об этом слишком часто.

– Вкусно?

Посмотрела на него и кивнула, продолжая нарезать бифштекс ножом на мелкие кусочки.

– Очень. У тебя превосходный повар, – наконец-то ты заговорил. Я думала, что мы так и будем молчать.

– Что от тебя хотел коп?

О своем разговоре с Алексом Марини мне не рассказывал. Я спросила еще в машине, но Данте ответил, что со всем разобрался и сменил тему, а точнее включил музыку и салон автомобиля наполнил «Реквием» Моцарта в современной обработке. Это ощущение, что тебя подпустили близко, но все равно держат на расстоянии, смущало и одновременно заставляло лихорадочно думать о том – зачем это все?

Зачем ЕМУ я? И у меня не было ответов: ни как у женщины, ни как у психолога. Точнее, они были, но я прекрасно понимала, что слишком взрослая, чтобы верить в сказки и темные принцы, в отличие от светлых, не обещают пышной свадьбы, не находят хрустальную туфельку и уж точно не признаются вам в любви. В лучшем случае порвут на вас трусики, качественно оттрахают и отправят домой целой и невредимой, не тронув вашу душу. Только мне почему-то казалось, что Марини все же очень хочет именно душу. И самое паршивое – я готова ее отдать. Готова, когда смотрю на его идеальное лицо, на порочный изгиб губ, на эти сумасшедшие светло-голубые глаза.

– Ничего. Просто поговорить. Мы с Алексом давно знакомы…

– Какая скромная доктор. Ты вполне можешь сказать «мы с Алексом когда-то трахались».

Я выронила нож, и он со звоном упал на тарелку.

– Это он сказал тебе? – встретилась взглядом с Марини и мне показалось, что его зрачки сузились, стали тонкими ленивыми полосками, как у расслабленного хищника, но я видела, как побелели костяшки его пальцев, и мне почему-то показалось, что я слышу треск стекла.

– Ему не нужно было мне ничего говорить. Я умею делать выводы, Кошка. Так значит, трахал. И как долго? Ты ешь и отвечай.

– Это было давно, и мы с Алексом…

– Ешь! Я сказал!

Резко подался вперед, и я вздрогнула, потому что сейчас его глаза сверлили меня насквозь, и в них сверкала бешеная ярость. От равнодушия к неуправляемому гневу. За считанные секунды.

– Вы с Алексом были прекрасной парочкой, которая ездила по выходным на уикенды, а по утрам ты делала ему сэндвичи на работу? Тебе это нравилось, Кэт?

Я взяла нож дрожащими пальцами, но есть перехотелось.

– Да, тогда нравилось, – ответила я, сильнее сжимая рукоятку ножа.

Данте вдруг резко встал и, обойдя стол, оказался позади меня. Я хотела повернуться, но он отчетливо произнес:

– Сидеть! – и надавил мне на плечи. – Что именно тебе нравилось, Кэтрин?

Наклонился и начал моими руками нарезать бифштекс. Очень быстро ударяя ножом по тарелке в миллиметре от пальцев моей левой руки, заставляя вздрагивать каждый раз, когда нож опускался на тарелку.

– Мне не нравится этот тон беседы, – тихо сказала я, начиная нервничать. Никто никогда не кричал на меня и тем более не приказывал.

– Зато мне он нравится, – проговорил он, продолжая резать мясо на куски, – ты не ответила на вопрос.

Наклонился к моему уху:

– А трахаться с ним тоже нравилось? Когда он подослал тебя ко мне, ты как раз сосала его член или он вылизывал тебя, Кэтрин?