Запретная королева - Анна О'Брайен

огромную ответственность – быть королем двух стран, Англии и Франции. Подозреваю, что Глостер считал эту смерть весьма своевременной и выгодной для себя.

– А поскольку ваш брат-дофин отказывается признавать наши претензии на французскую корону и продолжает воевать, чтобы силой вырвать у нас Францию…

И это было правдой. Мой брат Карл – Карл Седьмой, как он официально теперь именовался, – действительно выставил против нас свою армию.

– …Мы должны использовать любые средства, любое оружие, чтобы отстоять притязания на престол для нашего мальчика. И таким оружием становитесь вы. Ваша кровь в жилах этого ребенка является наиболее сильным аргументом, подкрепляющим законное право сына Генриха на французский престол. – Глостер произнес «сын Генриха», и мое сердце екнуло. Он навсегда будет именно сыном Генриха. – Многие во Франции скажут, что мальчик слишком юн. И что он англичанин. Но по материнской линии он еще и Валуа, так что его претензии на французскую корону неоспоримы.

Я медленно кивнула. Выходит, мне предстояло стать символом – слова моей матери в точности подтверждались. Живой, дышащей лилией с нашего герба, призванной отстоять права своего сына на французский трон.

– Значит, у меня все-таки есть своя роль.

– Несомненно. И я призываю вас сыграть ее безупречно. Вы обязательно должны появиться на публике – как только закончится глубокий траур, разумеется.

– А сколько он будет продолжаться?

– Думаю, год можно считать приемлемым сроком. Вы обязаны в полной мере отдать дань уважения моему брату. Именно этого я от вас ожидаю. – Глостер вяло улыбнулся. – И пребывание в Виндзоре вместе с Юным Генрихом не станет для вас препятствием.

Год траура. У меня оборвалось сердце. Целый год никакой музыки и танцев, никакой жизни за стенами Виндзорского замка. Как вдова героя Азенкура, я должна быть уважаемой и добродетельной. Это было ничем не лучше, чем находиться взаперти в женском монастыре.

– Помимо этого, вы должны сопровождать юного короля на официальных церемониях, должны стоять рядом с ним, напоминая стране о богатом наследии этого ребенка, – между тем продолжал Глостер. – Вы будете оставаться рядом с мальчиком. Вы являетесь женским воплощением его королевской власти, и у вас появится высокий политический статус, если это сочтут необходимым.

Я могла бы быть одной из статуй в Вестминстерском аббатстве. Или геральдическим узором на витражных окнах – олицетворением французской королевской крови, воплощенным в камне или цветном стекле. Но мою настоящую кровь такая перспектива остудила.

– А если необходимости не возникнет? – не унималась я. – И что будет, когда закончатся дни моего траура и я не буду задействована в церемониях?

– Вы должны вести себя осмотрительно в любое время, Екатерина. И привлекать внимание к своей персоне лишь по очень весомым причинам. Касательно ваших интересов и поведения не должно быть ни малейших подозрений. Убежден, вы правильно меня поняли. – Глостер стал натягивать перчатки, собираясь вернуться в Вестминстер и, вероятно, доложить Совету: вдовствующая королева была подробнейшим образом проинструктирована в том, что касается ее будущей жизни во славу Англии.

– Полагаю, вы имели в виду, что я не должна лишний раз привлекать внимание к тому факту, что я француженка.

– Именно. И вы останетесь в придворном окружении юного короля. Мой брат на этом настаивал. – Теперь, когда Глостер уже сообщил о том, что свободы мне не видать, его тон стал резким и деловитым; он, широко шагая, направился к выходу. – За вами сохранится доход от вашей собственности, входившей в приданое. Этой суммы хватит на то, чтобы платить вашей небольшой свите. Было решено, что четырех придворных дам вам будет достаточно. Вы согласны?

– Четырех?.. – Я привыкла к большему количеству придворных.

– Вам не нужно поддерживать высокий статус, зачем вам больше? – гнул свою линию Глостер. – Мы назначили для вас управляющего и главу канцелярии из числа приближенных моего покойного брата. Джон Левенторп и Джон Вудхаус займутся делами, связанными с вашим домашним хозяйством и принадлежащими вам землями. У них есть для этого необходимый опыт, и они позаботятся о том, чтобы ваш дом и ваша жизнь были достойны королевы-матери.

Я знала их обоих. Это были уже пожилые люди, дотошные и грамотные; они долгое время служили Генриху, а прежде – его отцу.

– А еще мы назначили нового дворцового распорядителя королевы. Это некто Оуэн Тюдор, служивший под началом моего брата.

Его я тоже знала. Смуглый молодой мужчина с волнующим водопадом красивых черных волос и репутацией чрезвычайно деятельного человека; он мало говорил, но много делал и приобрел опыт, служа во Франции под началом сэра Уолтера Хангерфорда. Сэр Уолтер, дворцовый управляющий самого Генриха, положил глаз на этого способного юношу, хотя лично мне выбранный Глостером Оуэн Тюдор показался слишком молодым для столь ответственной должности. С другой стороны, какое это имело для меня значение? Я была окружена миром Генриха точно так же, как и до его кончины.

– Надеюсь, вы сами подберете себе духовника и исповедника, а также камеристок, – продолжал Глостер, окидывая меня равнодушным взглядом. – У вас будут собственные покои, где вы, как все мы ожидаем, будете вести жизнь, подобающую королеве. Помимо этого, вы должны будете подчиняться присылаемым вам инструкциям и достойно носить титул английской королевы-матери.

Я кивала, не особо вдумываясь в содержание его слов, но сосредоточив внимание на сладком ядрышке этого ореха, скрывающемся под незначительной шелухой. Да, я выдержу траур по мужу: Генрих заслужил этого, и я буду прилежно о нем скорбеть, как и подобает французской принцессе. Я приму свою церемониальную роль и стану исполнять ее безупречно. Я смирюсь с тем, что мне не оставили выбора, не дали возможности самой назначить на должности людей в моем придворном окружении, если не считать духовника и камеристок. Я готова вытерпеть все это, потому что, описывая схему моей жизни, Глостер сделал одну решающую оговорку.

Вы останетесь в придворном окружении юного короля.

– Это мне под силу, милорд, – с достоинством сказала я официальным тоном.

– Мы удовлетворены вашим ответом, миледи.

Выражение его глаз при этом мне очень не понравилось. Как не понравилось и то, что Глостер вдруг начал проявлять интерес к своему племяннику вместо обычного поверхностного отношения.

Когда дверь за спиной герцога закрылась, я подхватила сына на руки и прижала к себе; его нежные кудри коснулись моей щеки. Он был мой; он всегда будет моим, и я отдам ему всю свою любовь, на какую только способна.

Пройдут годы; Генрих будет расти у меня на глазах, взрослеть, получать жизненные уроки, научится владеть мечом и скакать верхом на коне. Однажды он станет великим воином, как его отец. А мои дни будут посвящены тому, чтобы направлять эти пока еще крохотные ножки на правильный путь. И