Первое правило диверсанта - Роман Белоцерковец

— Как?

— Ты что и вправду, еще до конца не очухался? Как свиной навоз — в землю! На удобрение! И вся недолга. Конечно, сначала бы тебя как следует выпотрошили в кабинете доброго доктора, а уж потом — пуля в затылок и в приямочек.

— Понятно, — с трудом выдавил я из себя.

— Такое трудно понять. Ты должен все как следует обдумать и сам принять решение. Знай, что мы полностью на твоей стороне и поддержим любое твое решение.

— Я уже все решил, — твердо сказал я. — Последнее, что хочу узнать, это где вы меня нашли и зачем газом в «комитете» отравили, сволочи! Ведь это вы там изображали интеллектуальный агрегат! Такие рассудительные были гады!

Пришла очередь Монаха усмехнуться.

— Начну со второго. Я и Сергей следили за тобой через видеокамеры у центрального пульта, это верно, а газ пустили, чтобы ты не разнес здание в щебень, забавляясь со своей новой игрушкой, и поменьше привлекал внимания, хотя я и был против.

— Говори теперь, — буркнул я, прекрасно понимая, что вел себя тогда точно как ребенок и по рукам шлепнуть стоило. Но газ! Да ладно. Переживу, не смертельно.

— Говорю, как есть. А нашли мы тебя…. Может, сам догадаешься?

— В подвале градирни? — высказал я первое пришедшее на ум предположение.

— Точно!

Ситуация выглядела почти безнадежной. Да какое там почти! Фигово обстояли наши дела. И думать нечего!

Тьфу!

Вот же гадство!

С противоположной стороны улицы, распластавшись на брюхе, я следил из-за кирпичной стены за входом в здание «комитета» и не мог найти ни малейшей лазейки. Фигура часового неустанно перемещалась от одной стены к другой под обширным навесом крыльца парадного входа, по которому я совсем недавно поднимался сам в поисках еды и оружия. Через час двадцать происходила смена караула, и следующий часовой принимал вахту и был не менее бдителен, чем предыдущий. Возможность лобовой атаки представлялась полным сумасшествием. Оставалось надеяться на то, что Монах и Андрей придут из разведки с более обнадеживающими новостями. На что я, признаться, не слишком рассчитывал.

Оба ушли с самого утра, почти сразу как мы достигли конечного пункта. Мы лишь наскоро перекусили, договорились о главном и распределили между собой задачи. Я остался следить за парадным входом, а они отправились узнать, есть ли возможность проникнуть в здание как-то еще.

Прошло уже черт его знает сколько времени, но ни тот, ни другой не объявились. Я не особенно волновался, поскольку все было тихо и никакой возни или повышенной активности у здания тоже не наблюдалось. Смена часовых происходила строго по графику, иногда только кто-нибудь из наемников выходил на крыльцо, обменивался с часовым парой слов, курил и снова скрывался за массивной стеклянной дверью. Но, как известно, ждать и догонять хуже некуда.

Я вздохнул, отер со лба пот: хотелось пить и, несмотря на адскую жару, курить. Перевернувшись на бок, отцепил от пояса фляжку, напился и вновь углубился в наблюдение. От статичности картины и размеренного, словно маятник часов, перемещения часового, клонило в сон. Я клевал носом, тут же просыпался и принимался поносить почем зря Монаха и Андрея. Это было проявлением чистейшей воды эгоизма. Навряд ли им сейчас лучше, чем мне, только и комфортнее от осознания данного факта ничуть не становилось. Как ни старался я проявить сострадание к своим братьям, себя было жальче.

Солнце свирепствовало. Я запекался словно саранча в лютый полдень на противне; излюбленное лакомство детворы и ценителей кислой браги, что подают в любом подвале на центральной улице общины. Редкие, не рассеянные пока ветром облака, иногда застили свет, и тогда становилось немного легче, но не настолько, чтобы забыть, как выглядят запеченные на солнце насекомые. Я выпил еще воды и плеснул немного за шиворот. На пару минут это освежило, а после стало только хуже, и пока влага полностью не испарилась, я чувствовал, как по спине между лопатками перекатывается ком разогретого до температуры кипения кукурузного масла.

Неожиданно на кирпич, на котором лежал ствол моего автомата, вылез из своей норки большой белый скорпион. Я лежал неподвижно, и он не обратил на меня ни малейшего внимания, видимо, принимая за неотъемлемую часть ландшафта. Скорпион покрутился на месте, раскрыл клешни и замер, нацелив жало в мой глаз, словно хотел ужалить. Но я знал — он не видит меня, и совершенно не опасался атаки. Скорпион присел на свои членистые лапки, практически коснувшись брюшком раскаленного кирпича, резко развернулся и засеменил прочь. Неуловимым движением я выбросил правую руку вдогонку и ухватил его большим и указательным пальцами за ядовитую железу на кончике хвоста. Скорпион засучил лапками в воздухе и пытался ухватить клешнями за пальцы. Я оторвал жало и стал поедать его живьем, начиная с хвоста. Не скажу, что скорпион это какое-то ни с чем несравнимое лакомство. Тут важна привычка, и если она выработана, то отказать себе в сомнительном удовольствии съесть нечто копошащееся под ногами бывает очень трудно. Иначе, как объяснить, зачем я съел это несчастное, глупое и смертельно опасное насекомое, ведь недостатка в пище не испытывал, да и вообще не был голоден, просто сработал рефлекс — увидел, поймал, съел. Не то чтобы меня как-то особенно волновала судьба съеденного скорпиона, скорее я задумался над своей собственной долей. В сущности, я такое же звено в пищевой цепочке, и вчерашнее нападение пумы лишнее тому доказательство. Всегда найдется тот, кто захочет тебя проглотить, зверь ли, человек — не важно. Слабенький вывод. Но я и не претендую на лавры мыслителя. Хотя может быть, просто не умею правильно выразить то, что чувствую. Только что-то убийственно тоскливое и чудовищно бессмысленное разом придавило меня к земле, и как будто даже расхотелось жить. То, что раньше составляло мою неотъемлемую часть, вдруг перестало мне принадлежать: не то чтобы пропало совсем, а именно перешло кому-то другому или повисло в воздухе в виде бесформенного бесплотного облака. И даже если бы я знал, где и что именно искать, никак бы не вернул этого назад, потому что потеря была необратимой, и я навсегда останусь калекой — нельзя нажать на реверс или заново выбросить кости из чашки на стол, чтобы переиграть кон.

Это долго объяснять, в тот момент все мои переживания слились в одну точку, что вспыхнула отлетевшей от костра искрой и мгновенно погасла на фоне ночного неба. Я даже зажмурился, чтобы прогнать наваждение и убедиться в том, что не сплю. И точно, опять клюнул носом!

И лишь хитиновая скорлупка панциря скорпиона и две высосанные клешни, валяющиеся возле автомата, говорили о том, насколько плотно переплелись сон и реальность и что ни в чем нельзя ручаться с полной уверенностью. Порою очень трудно не сойти с ума, иногда это даже сложнее, чем уверять себя, что ты полностью нормален.

Тихо-тихо, парень, — осадил я себя и с силой растер глаза. Этак ты хрен его знает до чего можешь додуматься!

Ну-ка, смирно, егерь! Держать равнение по груди четвертого стоящего в строю! Замереть как труп на последнем причастии! Глаза в одну точку! Не дышать, сукин сын! Не думать! Вот так!