Морской ангел - Валерий Ковалев

Вырулив за околицей на грунтовку, Дим минут десять петлял по ней, а потом свернул на старый шлях, ведущий в сторону Днепропетровска. О нем ему рассказали кумовья, а еще старшина выяснил, как найти Синельниково. Про райцентр он спросил «между прочим», мол, если приятеля не окажется в областном городе, наведаюсь туда, к его сельским родственникам.

Ровно гудел мощный мотор, отсчитывая километры, в лицо упруго бил ветер.

Когда вдали замаячили окраины райцентра, что Дим определил интуитивно, он обогнал молодую дивчину на телеге, подвернул к обочине, слез с седла и, не глуша двигателя, стал копаться в мотоцикле.

– Добрый день, красавица! – обратился к ней, когда телега подъехала ближе.

– И тебе не хворать, – последовал задорный ответ. – Чего надо?

– Подскажи, как проехать в Михайловку? Я, кажется, заблудился.

– Еще километр и налево, – оглянулась назад девушка. – Но, Майка!

Подождав, когда двигатель охладится, Дим снова взгромоздился на «Цундап», проехал немного вперед и увидел нужную дорогу. Она уходила в пустые, с дальними курганами поля, над которыми в блеклом небе кружил коршун.

Село открылось с пригорка. Было оно обширным, в несколько десятков хат, с покосившей церковью и пересекалось нешироким ручьем с мостками.

Слева, у кромки неба, виднелась взблескивающая на солнце лента Днепра, окаймленная чернеющими лесами. На выгоне перед селом, где паслись несколько тощих коров, а стайка пацанов гоняла тряпичный мяч, Дим притормозил и махнул рукою. К нему тут же подбежали двое.

– Ребята, где живут Морозовы? – поинтересовался старшина, чувствуя непривычный холодок в сердце.

– Морозовы? – переглянулись пацаны.

– Ось там, – махнул рукой в конец села старший.

На душе у Дима потеплело. Не зря ехал.

– Тикы дядька Пэтра вдома нэма, – блестя глазами на мотоцикл, продолжил пацан. – Вин пашэ у поли.

– А где это? – спросил Дим. – Как туда добраться?

– Та дуже просто. Звидсыля он до той посадки, – снова махнул рукой паренек, – а там сами побачэтэ.

– Держи, – извлек из кармана кусок сахара Дим, после чего выжал сцепление.

Когда позади исчез выгон, а затем посадка, старшина вырулил к окаймленному оврагом, вспаханному полю. По жирным пластам чернозема важно расхаживали грачи, а в его дальнем конце, попыхивая синими выхлопами из трубы, полз «Сталинец».

Переваливаясь на рытвинах, мотоцикл покатил вдоль кромки оврага, потом сделал поворот навстречу и стал. Дим сошел на землю.

Трактор сбавил ход, потом дернулся и заглох, а из кабины с криком «Димыч!» выпрыгнул Петька Морозов.

Еще через минуту друзья тискали друг друга в объятьях, дав волю рвавшимся наружу чувствам. Чуть позже, несколько успокоившись, они сидели на поваленной березе, и Дим, опуская подробности, рассказывал Петру свою одиссею.

– Да, лихо ты сбежал, – прикурив очередную папиросу, сузил глаза тот. – И правильно сделал, что приехал. Я перед тобой за ту историю в долгу. Неоплатном.

– Ладно, проехали, – нахмурился Дим. – Кто старое помянет, тому глаз вон.

– А кто забудет, тому два, – добавил Петька, после чего оба рассмеялись.

– Кстати, как твой туберкулез? – оглядел старшина друга. – Ты вроде похудел и черный, как цыган.

– Трактористов в колхозе не хватает и грязный, как черт, – блеснул зубами Петро. – А с легкими все в порядке. В госпитале подлечили, а потом врач из области посоветовал есть сурчиное сало. Топлю и ем. Чувствую себя прекрасно. А «Цундап» у тебя откуда? – заплевав окурок, кивнул Петька на мотоцикл. Роскошная машина.

– Приобрел по случаю на днях, – подмигнул ему Дим. – Для удобства передвижения.

– Ну, тогда будем двигаться ко мне, отметим встречу.

– А трактор?

– Он у меня ночует здесь. В целях экономии горючего.

После этого друзья встали, Петька сбегал за ватником в кабину, и вскоре мотоцикл затарахтел обратно, оставляя за собой едва заметный след и запах бензина.

Хата Петра, в отличие от Передреевской, была побольше и крыта гонтом[117], с новым дощатым забором и воротами.

– Поставил, как выписался из госпиталя, – распахнул одну створку Петро. – Давай, заезжай братишка. Будь как дома.

«Цундап» вкатился на просторное подворье, ограниченное сбоку летней кухней, а в конце хлевом, после чего Дим заглушил двигатель.

На шум мотора в хате открылась дверь, и на каменную приступку шагнула пожилая женщина.

– Знакомьтесь, мама, мой фронтовой друг, – подошел к ней от ворот Петька.

– Дмитрий, – представился старшина.

– Надежда Марковна, – чуть улыбнулась та. – Мне Петя о вас рассказывал. Проходите, пожалуйста, в дом. Сейчас будем ужинать.

Вынув из люльки мешок, Дим ступил через порог, вслед за ним Петька. Миновав небольшие сенцы, они вошли внутрь, где было чисто и уютно. От недавно протопленной печи шло тепло, на ней сидел полосатый кот и тер мордочку лапой.

– Во! Гостей намывает, – рассмеялся Петро. – Давай сюда шапку и бушлат, щас будем умываться.

Когда Дим утирал лицо домотканым полотенцем, в дом вошла Надежда Марковна с лукошком яиц и крынкой в руках, а Петька, облачившись в чистое, пригласил друга в горницу. Она была светлая, в три окна, с дубовыми лавками вдоль стен, таким же перед ними столом и пышной, с горкой подушек кроватью. В «красном углу» висела икона с лампадкой, окаймленная украинскими рушниками, а над кроватью несколько фотографий в рамках.

– Это отец, – перехватив взгляд Дима на ту, что в центре, сказал Петро. – Погиб в сорок втором, в партизанском отряде. А рядом с ним дед, – ткнул пальцем в бравого унтера с медалью. – Живет в соседнем районе, на хуторе. Ну ладно, ты чуток посиди, а я помогу матери.

Вскоре на застеленном льняной скатертью столе поочередно появились блюдо соленых огурцов с помидорами и нарезанная крупными ломтями «паляныця»[118], домашний творог со сметаной, четверть самогона и бутылка наливки, а к ним скворчащая сковорода с глазуньей, поджаренной на сале.

К этому старшина хотел добавить продуктов из мешка, но Морозовы категорически запротестовали.

– Обижаешь, Димыч, – мягко сказал Петро. – Что же мы гостя не можем встретить?

Первую выпили за встречу.

– Однако, – протянул Дим, опорожнив стакан и выпучив глаза. – Градусов шестьдесят. Не меньше.

– Первак, – рассмеялся Петро. – Дед у себя курит. И на калгане[119] настаивает. На вот, закуси помидором.