Сын Золотого Неба. Глаза Дракона - Лина Лау

ей и позволят воспитать его самой. Что Заней смилуется, не станет отбирать у неё последнее…

Это теперь Мия понимала, насколько было глупо верить в это, но тогда была ещё слишком сильна боль от того, что у неё отобрали и первого сына.

Но Риен был необходимостью, долгом перед государством, гарантия стабильности и преемственности власти…

Леана она хотела сама.

Для себя.

Старший — долг, младший — эгоизм.

Самое страшное — в этим вопросе, в её противостоянии с Шисэ Аран никак не мог ей помочь. В любом конфликте, в любой ситуации для всех он будет всегда оставаться именно Владыкой, а не обеспокоенным или даже разгневанным старшим братом.

А вмешательства во внутренние дела клана или даже отдельной семьи — неприемлемы.

Ни для кого.

Никто не мог ей помочь.

Никто не мог даже сказать, как поступить, как взять себя в руки и не стать чудовищем, подобно собственному отцу.

Интересно, он так же ощущал себя, когда они с Магни сбежали к брату?

Такая же беспомощная злоба переполняла его, жгла изнутри, бурлила подобно кипящему котлу?

Так же он ненавидел себя за то что недоглядел, не упредил, не исправил всё тогда, когда это было ещё возможно…

Невыносимо было помнить пухлощёкого капризного младенца с каштановым пушком на голове, строптивого мальчишку, деятельного юношу, любознательного, хоть и немного избалованного, и при этом знать, что натворила взрослая версия этого человека.

Власть и вседозволенность развратили Леана, и пышным цветом в нём распустились алчность, непомерная амбициозность, готовность идти по головам к своим целям… Так думала Мия каждый раз, стоило ей пересечься с сыном на любом из официальных мероприятий. Только там они и виделись.

Если читать доклад, представленный людьми Королевы-Матери в качестве доказательств вины её сына, то он действительно был таким — пропащим.

Жестоким, амбициозным, властолюбивым.

Истинным внуком Заней.

Её сын, согласно этому докладу, потакал беглым ледианским дворянам в восстановлении привычного им уклада жизни, помогал им провозить тысячами невольников в Диорен, заручался их поддержкой для того, чтобы организовать заговор против королевского дома и, уничтожив противников своего воцарения, легитимных правителя и его наследника, самому занять трон. И те, кто помог бы ему в этом начинании в дальнейшим стали бы его ближним кругом.

По крайней мере сами заговорщики в это верили, не подозревая, что им была уготована совершенно иная судьба.

Не зная, что всех их, нарушителей священного закона Владыки, ждала плаха.

Откуда в нём столько жестокости и коварства?

Готовность предать тех, кого он назвал своими товарищами?

Откуда в нём жажда крови родных ему людей? Ведь Леан действительно планировал расправиться с братом и отцом. И с бабушкой, с сестрами отца и их детьми. Со всеми их сторонниками…

Наверное, будь всё немного иначе, Мия поверила бы в содержание этого доклада.

Не будь у неё Лирен.

Но Лирен — была.

И Лирен предоставила собственный отчет — её сыном манипулировали, подталкивая его к непростительным ошибкам.

Не знал Леан, что даже его амбициозная борьба с паучихой, его Большая Игра, была срежиссирована Заней, просчитала ей до самого последнего хода.

И, когда Леан готовился нанести удар, Заней его опередила.

И нанесла свой.

Не знала Мия, арестовывая дворянскую поросль, замешанную в работорговле, что её руками Заней выкашивала сторонников заговорщика, что за сделанный ею ход паучиха сделает свой и ударит по последней оставшейся у неё слабости.

По сыну.

Она, дергая за ниточки, побудила внука создать заговор против себя, чтобы ей было за что избавиться от него, чтобы Мия и Вейли не могли спасти его. За государственную измену даже представителя королевской крови ждало одно наказание — смерть.

Леан был обречен.

Единственное, что могло его спасти — гибель самой Заней, но и это стало бы полумерой. Ведь на её стороны была вся аристократия Умэ-Дио, и Мия не смогла бы удержать власть, почтенные дишен её на дух не переносили, а сайши приносили клятву на верность в первую очередь своим лордам, потом кланам-покровителям, а потом королю.

Не королеве.

Их бы смели.

Неизбежно.

А Вейли, казалось, плевать было на сыновей, воспитанных Заней — он мог бы пойти на сотрудничество только ради того, чтобы подгадить матери.

Вот уж кто больше всех в этом мире, даже больше Мии и Леана ненавидел Заней.

Хоть что-то у них было общее…

Похороны Леана Шисэ

Лежавший на постаменте, скрестив руки, в роскошных одеждах, с золотом и цветами в волосах, Леан казался чем-то потусторонним.

Он и был.

Теперь — был.

Постамент утопал в цветах — каждый житель Диорена, пришедший проститься со своим принцем, приносил с собой белые букеты.

Казалось, снег укрыл теплым одеялом пол Храма.

Казалось, снег застыл в душах горожан.

Казалось, аромат цветов был удушающим, он заполнял собой лёгкие, и вместе с ним распускались в груди бутоны, перекрывая ход воздуху.

Казалось, горожане, в лишенных украшений белых траурных одеяниях, простоволосые, сами упадут у тела своего королевича сорванными цветами, так внезапно сильно было их горе.

С Леаном уходила их надежда на изменения.

Мия всё это видела.

Вейли видел.

И Заней — видела.

Лицо королевы-матери было бесстрастным, она даже не пыталась изобразить печаль или вежливое сожаление.

Но всё равно ей не было — каких сил, стало быть, стоило Паучихе не выказать торжество собственной победы. Промелькни оно хоть на миг в её глазах — и народ её разорвал бы.

В глубине души Мия молилась, чтобы дрянь не сдержалась.

Чтобы улыбнулась.

Чтобы выдала себя.

Погубила себя.

Но Заней лицом владела прекрасно и не спешила совершать такую простую, но фатальную ошибку.

Жаль…

Стоило последним лучам заходящих Очей скрыться за горизонтом, Храм опустел. Только семья усопшего осталась, да Серые Сёстры.

Желающие проводить похоронную процессию до фамильного склепа Шисэ горожане остались за стенами Храма, и были их тысячи — подобно лепесткам цветов на полу Храма, они усеивали площадь перед ним.

…А пока от негасимого пламени храмового очага зажегся погребальный костер.

Не горелой плотью — благовониями пахло уже нестерпимо.

Глаза повлажнели.

Или не потому?

Или просто Мия просто наконец позволила своему горю пролиться слезами?

Рыжее пламя пожирало своё подношение, плавило металл украшений, хрустело костями, навсегда отсекая возможность Мраку поднять её сына умертвием, сделать его ещё одним чудовищем.

Это — просто тело.

Тело — мясо.

Тело — тлен.

Тело — глина, в которую Боги вложили душу и личность.

Душа, связанная, пойманная заупокойными богослужениями, уже отправилась на новый круг жизни, избегая чертоги Саинэ и её Белые Пустоши.