Охотящиеся в ночи - Яна Алексеева

Ступени, ступени, ступени. Длинные тени, пересекающие дорожки, синели на асфальте. Заходящее солнце золотило листву, стеклянные округлые витрины возвышающегося над рекой здания вокзала разбрасывали вокруг золотистые искры. Берег, одетый в гранит, казался вечным напоминанием о человеческой никчемности. Люди исчезнут, сменятся эпохи, рассыплются в прах мрамор и кирпич, а берег так и будет двухсотметровым валом возвышаться над мерно текущими водами.

Постояв на верхней ступени, я прошла к фонтану и снова замерла, присев на гладкий красно-коричневый бортик. Воду уже отключили, и темно-серые фигуры муз в греческих туниках встречали прохожих, уже не прикрываясь легкой полупрозрачной радужной вуалью. Идеальные собеседницы, понимающие, молчаливые.

А вот людей я старательно игнорировала. Шумный человеческий поток сбегал вниз и ручейком вился вверх, минуя меня. Смех детей, разъезжающих на цветных электромобильчиках, стук теннисных шариков, разговоры и споры, музыка, доносящаяся от одной из торговых палаток, не касались сознания, будто отделенного от реальности толстым полупрозрачным стеклом.

Вот так, прячась от мира за прозрачной преградой, я неспешно двинулась вверх по Аллее Героев. Лучше уж так, ничего не чувствуя, чем отслеживая каждый встречный след. Сознание не выдержит. Тем более там, где ожидается большое скопление владеющих сутью и силой.

Ну вот… Глубоко вздохнув, я на миг замерла перед широкой витриной, рассматривая отражение. Длинное серое платье, темные провалы глаз на неприметном лице и пепельно-серые волосы, собранные в короткий хвост. Только особая гибкость и может выдать во мне нечеловека. Но то примета для особо проницательных персон. А колечко Жерома надежно скрывает излишнюю желтоглазость и когтистость, игнорируя узорчатые шрамы на руках. Эта особенность — официальная. Я же ничего не скрываю!

Все в порядке. Развернувшись, я двинулась к месту назначения.

Веранда, собранная из прокрашенного коричневой морилкой дерева не привлекала излишнего внимания, издалека казалось, что за грубоватыми столиками в сени высоких тополей сидит от силы десяток гостей. И из проходящих мимо людей ни один не спешил зайти внутрь, все невидяще и равнодушно скользили взглядами по увешанным искусственной зеленью перилам и перевитым разноцветными лампочками столбам, поддерживающим плоскую крышу. Я тоже едва не пробежала мимо, но успела заметить тонкую линию отвращающей иллюзии среди пластиковых лент, прибитых к карнизу.

Шагнув к входу, почувствовала, как кожу обдало прохладным ветерком. Не поднимая глаз от широких ступеней, я поднялась и наткнулась на охранника. Широкий, как шкаф, сереброглазый полукровка в цветастой рубахе и лимонного цвета штанах (не буду его читать и становиться на след, их тут таких много, да и без того ясно, что в предках у него Знающие затесались) поймал меня в объятия, прогудел:

— У нас закрыто, — и собрался было выставить наружу.

Вывернувшись, я щелкнула его по лбу. И что меня дернуло ответить ему, бравируя наглостью?

— Мой сладкий, разве конклав уже закончился?

— О, прошу прощения. — Парень, неожиданно изящно развернувшись, отпустил руки и посторонился: — Как вас представить?

— Елена, одинокий охотник, — проходя внутрь, бросила я.

За спиной прогромыхал голос, на всю веранду обозначая мое появление.

Повертев головой, я хмыкнула. Справа стоял буфет, за барной стойкой расположилась Танцующая. Лунная. Лиловоглазая длинноволосая девушка ловко смешивала напитки, по полированным темным доскам струился белый, даже на вид холодный туман, стекая вниз тонкими ручейками. От пары бокалов поднимался вверх разноцветный дым. Столики группировались справа, составленные в длинный ряд, вокруг которого коршунами кружили разнообразные личности. Они дружно замерли на миг, обернувшись, кто-то передернулся, недовольно буркнув: «Вот, понаехали, теперь слетаются, стервятники!» — и вновь все вернулись к делам своим скорбным. А я, ничуть не огорчившись, пристроилась на крайней, отдельной скамье и принялась наблюдать.

Всеволода Аскольдовича еще не было — опаздывает, гад. Зато из знакомых личностей увидела двоих. Тот светловолосый следователь, что сегодня утром приезжал на причал под иллюзией, и катерщик. Без маскировки они оба оказались бледнокожими сереброглазыми, беловолосыми и оттого похожими друг на друга, как братья. Русалы. Они тихо переругивались с не менее бледными, только темноволосыми и красноглазыми мрачными парнями, щеголяющими в черных кожаных куртках. И не жарко им?

Еще одна условно знакомая персона, Вилент Ирни, чуть ссутулившись, сидел за дальним столиком в окружении троих насупившихся собеседников, перебрасывающихся резкими фразами. Его руки спокойно лежали поверх бумаг, разложенных на столе. На одном из пальцев красовалось кольцо с крупным голубым карбункулом. Полуприкрыв бледно-голубые глаза, он цепко озирал помещение. Застывшая холодная усмешка придавала главе местного конклава весьма зловещий вид. И отчего, непонятно. Обычный русал, пусть и высший.

Вот он мимолетно глянул на меня, и ощущение пробежавшего по хребту холодка от его спокойного, выжидающего любопытства заставило передернуться. Похоже, не очень-то он переживает по поводу убийств. Скорее просто выполняет свой долг.

И ведь есть в нем что-то… эдакое! Наверное, волшебный голос или сшибающее с ног обаяние.

Это я так ерничаю, чтобы под воздействие молчаливой песни целой компании раздраженных и даже злых русалов не попасть.

Вон троица Карающих: как пришибленные сидят напротив меня, рядом со стойкой, и, злобно зыркая исподлобья на всех подряд, потягивают что-то едко-зеленое из стаканов. Их рубашки покрыты шикарными сизыми разводами. Посохи и мантии аккуратно сложены в противоположном конце веранды. Проходящая мимо полукровка-официантка демонстративно проигнорировала этих парней. Похоже, не дали им побаловаться полномочиями, а они возмутились, за что и получили. Открытый конклав, однако…

Незнакомки и незнакомцы сновали с бумагами, разговаривали, создавая своими действиями ровный деловой фон. Кто-то, кажется, молоденький Пьющий кровь, черноглазый и бледный до зеленцы, рассматривал плывущие в воздухе картинки. Неразборчивое кровавое месиво его не особенно вдохновило, и он, залпом осушив подсунутый ему под руку бокал, полный дымящейся коричневой жидкости, закашлялся. Рубашка русала напротив оказалась тут же забрызгана. Тот раздраженно зашипел, усаживая сомлевшего вампирчика в угол:

— Не умеешь пить — не берись.

А за перилами веранды сгущалась тьма; затянутые полупрозрачной пеленой проемы казались окнами в какой-то другой, призрачный, куда более приятный и ласковый, чем на самом деле, мир. Впрочем, так и было, здесь и сейчас не существовало ничего, кроме веранды, огороженной иллюзорными чарами.

Я хмыкнула. Да где же этот Крадущийся? Медленно перебирая пальцами по бедру, приподняла подол, вынула из ножен клинок и принялась методично мучить столешницу. Мое терпение далеко не безгранично. И Сев, возможно, окажется первой жертвой его исчерпания. У меня, в конце концов, есть планы. Насчет этой девушки, сестры погибшей блондинки. Нет, ну кто это еще может быть? Так похожа…