Второе пришествие кумранского учителя. Поцелуй Большого Змея - Яков Шехтер

– Лет двадцать тому назад один из внешних учителей сбился с пути. Ты ведь знаешь: помимо Наставника и трех глав направлений в каждой ессейской общине Иудеи и Сирии есть свой учитель. Их называют внешними по той причине, что они живут вне стен Кумрана, хотя по своему уровню, несомненно, принадлежат к избранным.

Жизнь внешнего учителя тяжела и сурова. С одной стороны, он придерживается всех правил, действующих в нашей обители. С другой – живет в миру и постоянно сталкивается с сынами Тьмы. Он вынужден заботиться о пропитании, воспитывать учеников и, кроме того, обязан непрестанно двигаться. Ведь на духовном пути не бывает остановок, тот, кто не идет вперед, – скатывается назад.

– О-хо-хо, – вздохнул я, – как же можно совместить то и другое?

– Можно, – Кифа тоже вздохнул. – Факт, что можно. Но это удел особенно сильных людей.

Внешние учителя почти всегда женаты: образ жизни не должен вызвать у сынов Тьмы ни малейшего подозрения. Со стороны учитель выглядит, как другие ессеи общины, и только узкий круг посвященных знает о его главной деятельности. Хотя бывают учителя, известность которых пересекает границы общины.

Таким был Великий Лжец. Еще в бытность внешним учителем он прославился по всей Галилее. Многим в обители это не нравилось, но успехи Лжеца были столь впечатляющими, что на все остальное попросту закрывали глаза.

И вот на каком-то этапе у него закружилась голова. Он начал изменять Учение, вносить в него новые правила и по-своему толковать старые законы.

– Ты бы не мог привести несколько примеров, – попросил я Кифу.

– Нет, – он резко дернул головой. – Зачем тебе примеры? От ереси лучше держаться в отдалении. Могу лишь добавить, что вместо того, чтобы поднимать ессеев к Свету, Великий Лжец стал опускать Свет до уровня ессеев.

– Что же в этом плохого? – воскликнул я.

– Что плохого? Да то, что вместо учения Учителя Праведности Великий Лжец по существу стал создавать собственное учение.

– Так может быть, он и был тем, кого мы так долго ждем? – спросил я.

– Многие так и думали, – ответил Кифа. – И пошли за ним многие. Пошли до конца, без оглядки, головой в омут. Но когда туман рассеялся и перед взорами проницательных предстало истинное лицо Лжеца и его подлинные намерения, – мыльный пузырь лопнул.

– Что же с ним произошло?

– Он умер, – коротко ответил Кифа. – Его ученики рассеялись, а учение забыто. Великим его называют потому, что силы ему были даны большие и замахивался он на великое. Только пшик из всего этого вышел. Морок, пустота и томление духа. Но давай поговорим о чем-нибудь более приятном.

– Хорошо, – согласился я.

Кифа замолчал и, запрокинув голову, долго смотрел на небо. В его синей глубине медленно проплывали перистые облака.

– Ты ведь из Эфраты, – наконец произнес Кифа. – А я из Мигдала. Это рыбацкая деревушка на берегу Кинерета. Только мы не рыбаки, мы плетем снасти.

– Какие снасти?

– Рыбацкие неводы. Большие сети для ловли рыбы.

Кифа никогда не рассказывал о себе. Он долго и помногу расспрашивал меня о всяких подробностях нашей жизни в Эфрате, щедро делился знаниями про обычаи, бытующие в обители, пространно и с нескрываемым удовольствием произносил наставления. Но я ничего, совершенно ничего не знал ни о нем, ни о Шали.

«Наверное, – подумал я, – Кифа решил, что пришло время познакомиться поближе. Значит, его рассказ ценен вдвойне. И потому, что я, наконец, узнаю о жизни товарища, и потому, что такая откровенность говорит о подъеме на новую ступень дружбы, более высокую, чем та, на которой мы до сих пор находились».

– Так ты умеешь плести сети, Кифа?

– Ого, еще как, – он грустно улыбнулся.

Я удобнее привалился к валуну и приготовился слушать. Кифа не заставил себя ждать.

– Наш Мигдал – маленькая деревня, расположенная на западном побережье Кинерета, прямо у подножия горы Арбель. Места на берегу маловато, и дома карабкаются вверх по склону. Вдоль небольших террас разбиты огороды, но в основном жители Мигдала зарабатывают на пропитание рыбной ловлей.

Каждое утро и вечер небольшие лодки уходят далеко в озеро и возвращаются, нагруженные до краев блестящей под солнцем или луной рыбой. На берегу их поджидают перекупщики из Тверии, Акко и даже Кейсарии. Кинеретская рыба очень вкусна и сильно отличается от морской. Сладкая вода озера придает рыбьему мясу особую сладость, и поэтому ее быстро раскупают на всех рынках страны – от Яффо до Иерусалима.

В деревне почти нет ессеев, одна или две семьи. Мой отец, чтобы избе жать пагубного влияния сынов Тьмы, поселился на отшибе и выбрал ремесло, позволяющее работать в одиночку. Наш домик стоит на самой вершине горы. К нему ведет узкая тропа, вьющаяся по краю обрыва. В сильные дожди почва становится такой скользкой, что по тропинке невозможно пройти. Бывало, мы целыми неделями оставались в полном одиночестве.

Мы – это родители, два моих брата и сестра – Мирьям.

– Мою маму тоже зовут Мирьям, – вставил я, и при этих словах сердце сжалось от тоски. Где она сейчас, моя мама? Что делает, чем занята? Ах, если бы я мог уткнуться носом в ее теплые колени и рассказать о том, что происходит со мной в Кумране! Уж мама бы ясно и выпукло обрисовала всю картину.

– Да, ты уже говорил, – подтвердил Кифа. – Так вот, мы живем на самой вершине горы. На одном ее краю бьет родник и стекает прямо в деревню. Сверху видно, как вдоль его русла курчавится зелень. У нас тоже есть свои грядки, отец и мы с братьями изрядно потрудились, очищая землю от камней и складывая из них высокий забор.

– А зачем забор? – спросил я. – Разве на вершине есть чужие?

– Забор от ветра, – пояснил Кифа. – Камни удерживали почву, а когда мы их вытащили, ветер мог бы сдуть землю за два-три месяца. А за высоким забором наши грядки чувствуют себя уверенно и спокойно. Солнца на вершине предостаточно, воды от родника, сколько хочешь, только носи, в общем – мы ничего не покупаем у зеленщиков, все выращиваем сами. За последние несколько лет отец очистил еще один небольшой участок земли и посадил на нем пшеницу. Так у нас появился хлеб из собственной муки. Правда, перетирать зерна приходится в ступке – тяжелая работа для матери и сестры. Но тащить вниз корзины с зерном, а потом поднимать вверх мешки с мукой – еще тяжелее.

Кифа вздохнул и наморщил нос.

– Ты скучаешь по дому? – спросил я.

Он еще раз вздохнул.

– Вообще-то ессею не полагается скучать, – ответил Кифа после долгой паузы. – Но я честно тебе признаюсь – скучаю. По родителям, по братьям и сестре. А особенно по виду с горы. Эх, Шуа, ты даже представить себе не можешь, какой вид открывается прямо с порога нашего домика.

Во-первых – Кинерет. Его видно почти от края до края. Вода в нем прозрачна и текуча, она то яростно сверкает под солнечными лучами, то нежно переливается в свете луны. Озеро постоянно меняет цвет: от темно-серого, почти свинцового в непогоду, до ярко-голубого с лазурными полосами от ветра в жаркие ясные дни. У берегов курчавится белая полоска пены, поднимаемая легким прибоем. Линия берега неровная, то там, то тут в озеро вдаются небольшие мысы, густо поросшие олеандрами и тамарисками.