Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Что касается до Зюльфагара, то очень может быть, что уступка его, при обладании Ак-рабатом и Пендждехским оазисом, не имеет для России серьезного значения собственно в стратегическом смысле. Но для человека, хотя несколько знакомого с азиатами, дело это представляется совсем в другом свете, если взглянуть на него со стороны политической.

Какое дело сопредельным азиатам до того, что уступка эта, в сущности, фиктивная, что сделана она из любезности, лишь в угоду национальному самолюбию англичан, дабы позолотить им горькую пилюлю и доставить министерству Гладстона сколько-нибудь приличный выход из того фальшивого положения, в какое оно само себя поставило! Азиаты всех этих тонкостей европейской политики не знают и не понимают, да никогда и не поймут, – не их простого ума это дело! Но за то они будут знать и воочию видеть тот факт, что вот русские заняли было Зюльфагарский проход, а потом взяли и ушли, очистили его и отдали афганцам, не смотря даже на свое победоносное дело при Таш-кепри. Почему русские сделали так? – По понятию азиатов, на этот вопрос ответ может быть только один: «Потому что хотя Аллах, за грехи наши, и допустил уруса побить афганов на Кушке; но все же афганы с инглизами настолько сильны, что урус их побаивается и предпочел сам уйти из Зюльфагара, когда узнал, что афганы готовы идти на него с большими силами». Кто действительно силен и прав, тот, по понятию азиатов, никогда ничего добровольно не уступает: уступка есть первый признак неправоты или слабости. Таково их простое убеждение. И нет сомнения, что не только англо-индийские газеты, но и английские негласные агенты, в которых у англичан никогда нет недостатка, изо всех сил постараются объяснить нашу уступку именно в таком смысле, что необходимо им для поддержания своего поколебленного ныне престижа. Поползновения английской печати придать делу именно такой оборот начались уже и теперь, когда мы сделали только тень уступки требованиям английского кабинета. А что же будет, когда уступка Зюльфагара станет совершившимся фактом! На страницах англо-индийских газет и в устах туземных английских агентов она разрастется в акт блестящего торжества англичан над Россией, которую-де принудили дать формальное обязательство никогда и ни в каком случае не занимать Герата.

Но это еще не важно, в виду условий дальнейшей русско-афганской границы, к рассмотрению которых я и позволю себе теперь обратиться, начиная со второго участка оной, от Мургаба до Амударьи. Здесь крайне важным является вопрос: по каким именно местам пройдет пограничная линия этого участка?

По сообщениям английских газет, а также и на картах, недавно появившихся в витринах книжного магазина Ильина (что в здании Главного Штаба), линия эта проложена от Меручака по открытой степи на Келиф, минуя целый ряд оседлых, культивированных территорий, каковы Маймене, Андхой, Шибирхан, Ахча, Балх и проч., оставляемых во владении афганцев, хотя непререкаемость прав этих последних на означенные территории еще весьма сомнительна, ибо не только отец нынешнего эмира бухарского, но и сам Музаффар-Эддин[179] до 1867 года пользовался над Балхом, Хулмом, Андхоем и проч. сюзеренною властью, и эти территории, в числе двенадцати вассальных ханств, лежащих между левым берегом Аму и Гиндукушем, «охотно платили ему ежегодно небольшую дань, чтобы под его защитой быть обеспеченными против афганских и других нападений»[180]. Так говорит историк Бухары, известный Арминий Вамбери.

Если пограничная линия мургабо-келифского участка действительно пройдет по пустыням совершенно открытой, песчаной почти безводной степи, то это будет граница не только фиктивная, но и крайне дорого стоющая. Чтобы доставить ей действительную охрану от набегов и прорывов зарубежных аламанщиков[181] и от контрабандного ввоза английских товаров, необходимо будет держать на линии целый ряд пограничных, достаточно сильных постов, для которых все снабжения, продовольствие, фураж и топливо придется доставлять из Пендждеха с одной и Келифа с другой стороны, или же закупать все это на наличные металлические деньги в противулежащих оазисах, то есть, другими словами, становиться относительно первейших статей насущной необходимости в зависимость от доброй воли или от каприза нашего соседа. В обоих случаях это ляжет постоянным и весьма обременительным расходом на государственное казначейство при отсутствии взамен того каких бы то ни было выгод, не говоря уже о прочих неудобствах. Будучи в зависимости от редких пресноводных колодцев, посты эти не могут быть расположены на столько близко один к другому, чтобы служить действительною охраной пограничной линии и быстро подавать друг другу, в случае надобности, взаимную помощь. История терско-кубанской линии достаточно убеждает, что даже на хорошо обселенных и защищенных кордонах, при отлично выработанной системе пограничной охраны и при громадной практической опытности в этом деле боевого казачьего населения, взаимная поддержка, в случаях прорыва кавказских горцев на русскую степь, далеко не всегда являлась своевременною. А что же будет здесь, в пустыне, и в особенности когда почти параллельно границе, отступая от нее в глубь страны всего на какие-нибудь сто с небольшим верст, пройдет линия среднеазиатской железной дороги! Каким вечным соблазном для аламанщиков будет эта дорога, более чем слабо защищенная от возможности устраивать на ней крушения поездов, с целью грабежа товаров и пассажиров. Не говорю уже о контрабандном ввозе произведений английской промышленности, в подрыв нашим торгово-промышленным силам. Известно, например, что в настоящее время английский индийский чай (так называемый ак-чай) совершенно вытеснил со всех среднеазиатских рынков наши кирпичные чаи[182]. То же, по всей вероятности, вскоре будет и с нашими котонадами[183], если граница осуществится так, как проектируют ее карта Ильина и английские газеты. А что англичане при первой же возможности устроят в Герате и Мазар-и-Шерифе склады своих товаров, в этом, конечно, не может быть никакого сомнения.