Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

Строго судили тоже офицера, отдавшего канат не во время. Все офицеры и вся команда «Державы» чуть не плачут от досады и горя, что этот эпизод случился.

Много толковали о миноносках. Выбрали 17 для конвоирования «Александрии», а между тем оказалось, что могли только конвоировать три; остальные все должны были или отстать или остановиться. У всех механизмы более или менее неисправны, и ни одна не дает даже 14 узлов[196], а на пробе так каждая давала 15; теперь большая их часть дает 10, 11 узлов.

Узнаю сегодня, что граф [Д. А.] Толстой настолько поправляется, что думает в начале июня приехать сюда, faire acte de présence[197], представиться и затем снова для лечения проститься до октября.

Таким образом бедному [И. Н.] Дурново прийдется снова сидеть без отпуска.

Видел сегодня несчастнейшего человека и слезы самые непритворные на глазах его. Человек этот [К. Д.] Далматов, устроивший выставку кружев и шитья, собранных им по всей России. Из Министерства госуд[арственных] имущ[еств] его от штатной должности уволили; устроил он выставку в музее [А. Л.] Штиглица[198], издержал до 500 рублей, а публики всего было 400 с чем-то человек, то есть до 200 рублей; семья, дети, ни гроша, лишение места, равнодушие всех и пренебрежение к его труду, вот что получил несчастный за свои 2летние труды! Даже министр финансов не удостоил заглянуть на его выставку. 2000 рублей ему пособия сделали бы этого несчастного счастливым и спасли бы его буквально от нищеты и разорения. Жаль его видеть и слышать бедного! Малейшее внимание к нему свыше могло бы поднять его упавший дух, вернуть бодрость, а главное вернуть ему место на службе с жалованьем.

Видел сегодня старика [А. П.] Озерова. Много говорили о прошлом и нынешнем. Вот носитель чистейшей и теплейшей преданности преданиям и Трону. Он мне, между прочим, рассказывал, что как-то на днях виделся с [К. П.] Победоносц[евым], и тот ему говорит: «Что вы, Александр Петрович, ничего не делаете?» Бедный старик с грустью ответил: «Господи, как я был бы счастлив чем-нибудь быть полезным». Пока он не дряхл, действительно, этот прекрасный старик является как бы созданным для воспитательной части, и именно женской; в нем столько сердца и теплоты. После ледяного [К. К.] Грота все остыло в ведомстве женских учебн[ых] и благотворит[ельных] заведений. [Н. Н.] Герард – золотой человек, но он холодный. А. П. Озеров – наоборот – это источник теплого света.

№ 18

Всемилостивейший Государь!

Предполагая, что письмо сие дойдет до Вашего Величества около 30 августа, прежде всего приношу из глубины любящего Вас сердца мои смиренные поздравления с днем Вашего и Нашего Ангела и желания Вам лучшего из благ: осуществления желаний Вашего сердца!

Смел бы сказать: завидую Вам, Государь, думая, как теперь, после стольких официальных передвижений, Вы находитесь в приюте мирной семейной услады, где все дышит покоем и миром, вдали от людского шума и громкой суеты.

Воображаю себе и другое: что теперь у Вас более досуга, а потому осмеливаюсь послать Вашему Величеству несколько пакетов.

Первый в переплете – это собранные мною письма о России, печатавшиеся за этот год в «Гражданине». При последнем свидании Вы изволили разрешить мне собрать эти письма воедино и доставить оные Вам для просмотра ввиду вопроса: может быть, они окажутся интересными для прочтения Цесаревичу.

Вторая и третья тетради суть доклады или записки, представленные тем самым лицом, которое ездило по России и писало письма в «Гражданине»[199], графу [Д. А.] Толстому. Может быть, Вы удостоите пробежать эти записки, как картины местной жизни, живо и не без таланта изложенные.

Поездка двух лиц по России, с Вашего милостивого разрешения предпринятая в прошлом году на 3 года для собирания сведений о настоящем моменте жизни в провинции – дала половинные только результаты. [В. В.] Крестовский, отличный и талантливый романист, оказался, к сожалению, именно к этой работе исследования на месте и описания с натуры совсем неподходящий. Зато помощник его, молодой [И. И.] Колышко, начинающий службу в М[инистерст]ве вн[утренних] дел, проявил и несомненный талант, и уменье работать и передавать наблюдения языком дельным и ясным. Ему принадлежат и письма, печатавшиеся в «Гражд[анине]», и записки, представленные графу Толстому по двум губерниям[200], и имеется в виду еще записки по Костромской, Казанской и Пермской губерниям.

Могу похвастаться этим, ибо он мой ученик, и я нюхом угадал в нем талант. Однажды он написал мне письмо. В этом письме я увидел зачатки таланта и затем стал руководить его чтениями, занятиями, убеждениями, словом, воспитанием, и Бог дал мне радость увидеть в нем не только даровитого человека, но главное честного, трудолюбивого и правомыслящего труженика и гражданина. Но и то сказать надо: на одном утешаешься, а на девяти, ох, как жутко обжигаешься и обманываешься.

Посмею еще поделиться отрадною вестью. В нынешнем году «Гражданин» шагнул гигантским шагом: он проник с одной стороны во все высшие сферы государственных людей, а с другой стороны он стал выписываться в известных трактирах, что служит прямым доказательством, что его спрашивает публика и им интересуется. Затем все газеты делают из него выписки, и орган кн. Бисмарка «Nord-Deutsch[e] Allg[emeine] Zeit[ung]»[201] не редко им, то есть «Гражд[анином]» и моими Дневниками, занимается. Словом, заговор молчания побежден и разрушен. С «Гражданином» стали считаться. Значит, Бог дал, что три года усилий не пропали даром.