Письма к императору Александру III, 1881–1894 - Владимир Мещерский

В виду этого, так как проект Дворянского банка не менее важен в государственном смысле чем, например, был проект Университетского устава, невольно ссылаясь на мудрый прецедент, введенный Государем, было бы возможно допустить такую комбинацию: положим, проект банка поступает из Государственного совета на Высочайшее утверждение. К нему будут приложены возражения весьма дельные, сделанные в департаментах Госуд[арственного] совета, и между прочим очень дельные мнения [М. Н.] Островского… На все эти мнения и возражения Бунге почти не обратил внимание. В виду этого казалось бы, что если последовала Высочайшая воля: согласовать проект Двор[янского] банка с интересами заемщиков Взаимного поземельного кредита и возражениями, в департаменте Госуд[арственного] совета высказанными – все дело было бы спасено. Оно замедлилось бы, но что значит несколько месяцев летних сравнительно с пользою дела!

От Делянова слышал такой рассказ. Был у него саратовский предводитель дворянства[188] и рассказывал ему, что он представлялся Государю вместе с петербургским предводителем гр. [А. А.] Бобринским. При представлении будто саратовский предводитель сказал Государю, что с 29 апреля 1881 года Россия живет в сравнительно успокоенном состоянии, так как получила уверенность, что отныне строй Самодержавного управления поколеблен реформами не будет. Когда оба предводителя возвращались на железную дорогу, в одной карете, мальчишка Бобринский обращается к саратовскому предводителю с вопросом.

– Скажите, – говорит он, – неужели то, что вы сказали Государю, есть ваше убеждение?

– Ваш вопрос, граф, меня изумляет, – ответил саратовский предводитель, – если бы это не было мое убеждение, разве я бы сказал Государю… Я не торгую своими убеждениями.

Этот эпизод очень характерен – как обрисовка глупого либерального фанфаронства Бобринского.

Либералов à la Бобринский в известном кругу немало. Они себя выдают за консерваторов; но консерваторы эти – это Шуваловская партия! Они сегодня за поляков, завтра за евреев, после завтра за немцев, но никогда ни за Россию, ни за Царя! Их страсть трипотажи[189] и интриги.

Когда гр. [Д. А.] Толстой прибыл в Москву совсем обескураженный от хода болезни и хотел просить отставки, [Петр А.] Шувалов поехал к нему умолять его не выходить в отставку и подождать во всяком случае до октября.

– Jusque là, – сказал он, – nous chercherons un remplaçant…[190]

Le remplaçant est tout trouvé[191], это все тот же [А. А.] Половцов, друг Шувалова, и весь расчет основан на мысли в эти 4 месяца как-нибудь подготовить кандидатуру их remplasant!

Застал К. П. Победоносцева согревающимся после прохлады и дождя поездки на открытие канала[192], съежившимся и хилым. Стал его уговаривать летом отдыхать, а он руки поднимает и говорит: «Где тут отдыхать, некогда, разве вот в августе, а тут все архиереи мрут, и не дай Бог как тяжело!»

В разговоре коснулись графа [Д. А.] Толстого и неизбежного вопроса его преемника.

К[онстантин] П[етрович] совсем обескуражен, уверяя, что положительно не на ком бедному Государю остановиться. Нет, и нет, что хочешь делай!

Из слов его выходит, что пока как будто всего лучше оставаться на положении statu quo[193], с [И. Н.] Дурново управляющим Мин[истерством] вн[утренних] дел, а там может что и выяснится.

Дай то Бог! Во всяком случае лучше действительно statu quo, чем неизвестность в нынешнее время. Дурново, по крайней мере, во всем может действовать сообща с К. П., у него опыт и знание дела!

Узнал от К. П., что в области Мин[истерства] нар[одного] просвещения все перессорились из-за введения Университетского устава. Предсказания К. П. сбываются. [М. Н.] Катков здесь днюет и ночует, и хочет все вершать по своему, запрягшись в корень и пристегнув [А. И.] Георгиевского справа, а [Н. А.] Любимова влево; Делянов не поддается, он с профессорами составляет другой лагерь; Катков ругает Делянова, Делянов подсмеивается и говорит Каткову: «Ну уж вы чересчур», и в итоге очень туго подвигается дело. На главном споткнулись, на применении дела.

А давно ли страстный и личный Катков, ругая Победон[осцева], говорил громко, что Делянов человек с характером, да еще с твердым, а теперь его ругает бабою и на него жалуется тому же Побед[онос]цеву!

Сейчас был с моряками. Разумеется, предметами разговоров были эпизод с «Державой» и миноноски[194].

Моряки осуждают [И. А.] Шестакова за то, что он из-за ценза[195] ставит в общую очередь Государеву яхту, не принимая в соображение, что командиров яхты Государя нельзя сменять, не подвергая до известной степени самую яхту и Государя на ней зависимости от неопытности и незнания судна командира.