Четыре подковы белого мерина - Наталья Труш

– Не накормит!

– Накормит!

– А я говорю – не накормит!

– А я повторяю – накормит! Проверено! Я не приезжала к Димке, пока тебя не было. И позвонила один только раз. А появилась у тебя только вчера, чтоб ключи у Димки забрать. Он сам занимался вашим домашним хозяйством! Сам! Я ему передоверила это! И полюбуйся на свою Лапку! Не похудела? А сомик Тёпа? Не отощал, случаем?! Лада! Я люблю тебя. Я тебя обожаю. Но я и то зверею, когда вижу, как ты названиваешь ежечасно Димке и диктуешь ему, что поесть, о чем не забыть и как пройти в библиотеку! – Вероничка выложила все это и выдохнула: – Уф!

– В какую библиотеку? – не поняла юмора Лада.

– В городскую! – огрызнулась беззлобно подруга. – Это я к слову! Лад, ну ладно, с Владом поезд ушел. Но Павел Гронский – это… Это Павел Гронский! И я видела, как он на тебя в аэропорту смотрел! А ты не хочешь даже позвонить ему. А вдруг у него что-то случилось?

Они помолчали. Наконец Лада предложила:

– Верусь, пойдем на кухню, а? И треснем чего-нибудь по случаю нашего серьезного разговора!

Они пошли. И достали специально спрятанную для такого случая бутылку хорошего красного вина, быстро нарезали кубиками сыр, сели, налили, понюхали, блаженно зажмурившись, и дружно сказали:

– Будем…

После этого одна добавила: «…здоровы!», вторая: «…счастливы!»

– А теперь слушай и попробуй понять, – начала Лада. – Знаешь, Верусь, у нас с Владом было все так классно, что я понимала: это ненадолго, потому что долго так продолжаться не может. Знаю-знаю, ты сейчас скажешь, что я сама и сглазила! Не в этом дело. Я не говорила тебе, что все изменилось не после того, как я отказалась уехать с ним в его Новую Зеландию. Да у него и мысли не было, что я могу отказаться! Ну, придумала тоже, отказаться от личного счастья из-за взрослого сына! Все изменилось, когда я сказала ему, что Димка болен. Для Влада наркомания – не болезнь, а преступление. Верусь, ты не думай, я не оправдываю Димку! Но наркоманию считаю болезнью. А вот тех, кто торгует наркотой, – преступниками. И вот как только я рассказала это Владу, он стал другим. Он стал меня бояться! Я видела это. Он даже оглядываться стал и озираться. Наверное, Димку высматривал, боялся, что тот сопрет у него его драгоценный портфель! И еще… Брезгливость какая-то появилась у него, как будто все вокруг заразное. Думаю, что он был бы рад, если бы я предоставила ему справки о том, что у меня нет ни СПИДа, ни гепатита.

Вероничка пыталась вставить в пламенную речь Лады свои возражения, но та помахивала у нее перед носом кубиком сыра, наколотым на цветную шпажку, и не давала ей открыть рот:

– Верунь! Ты не возражай только! Ты мне поверь на слово. И еще: я об этом никому не говорила. Слишком больно было. И сейчас больно и обидно. Наливай!

Они выпили без всякого вынюхивания винного «букета» – чего придуриваться-то? Не для того собрались!

– …И с тех пор я решила, что больше на эту тему ни с кем говорить не буду! – Лада закусила губу. – Вот тебе рассказала, и ты больше не задавай мне вопрос, почему я не хочу звонить Павлу Гронскому, хоть он супер-пупер какой расписной адвокат, не хуже народного артиста.

– Ладусь, ну не все же такие, как Влад!

– Ну, да-да, Влад ведь из аристократического рода, да? Белая кость и кровь голубая, да?! Ну, если судить по его квартире, машине и ботинкам, то да! Только батя у него – простой рыбак из беломорской глуши, а матушка и вовсе крестьянка. Влад сам рассказывал про свое тяжелое детство.

Вероничка посмотрела на подругу и тихонько спросила:

– Лад, а про тяжелое детство… Это ты к чему?

– А к тому! Он же из-за Димки на меня, как на грязь под ногтями, посмотрел.

– Вообще не улавливаю связь, – подвела итог Вероничка, посмотрела туманным взором на Ладу и предложила выпить еще – «для ясности ума»!

– А что тут не улавливать?! – Лада промахнулась и попала «букетом» на скатерть. – Не обращай внимания! Постираем! Что тут не улавливать, Верусик?! Уж если Влад с его строительным бизнесом и батькиной навагой, которой хватило только на покупку телевизора, побрезговал мною из-за Димки, то что будет с Павлом Гронским, у которого и папа, и дедушка, и прадедушка с прабабушкой были адвокатами?! Нет уж! Хватило с меня Новой Зеландии, до сих пор глаза щиплет от названия только одного – Крайстчерч! Край света…

* * *

Вернувшийся поздно вечером с работы Димка обнаружил на кухне мать и ее лучшую подружку Вероничку не совсем трезвых, с глазами печальными, с размазанной по щекам тушью. Скрыть следы преступления дамы не успели: светло-кремовая скатерть была украшена красными винными пятнами, которые они неудачно замаскировали корзинкой с печеньем.

– Маманя! А что случилось?

Димка уперся кулаками в стол, и Лада с удивлением обнаружила, что у него очень здоровые, крепкие руки, красивые, с рельефом мышц, сплошь покрытые золотистыми, едва заметными пушистыми волосками. Она аккуратно потрогала бицепс и всхлипнула:

– Димка, а мы тут немного посидели и немного поругались, вот!

– По поводу? – поинтересовался сын.

– Повод серьезный! Любовь! – Лада подняла указательный палец. – Я люблю тебя.

– Маманя, ты наклюкалась! А меня и любить-то не за что…

– Ты, может, и не самый лучший, но ты мой ребенок, поэтому я люблю тебя! – повторила упрямо Лада, а Вероничка виновато пискнула:

– Она, Димка, из-за тебя в Новой Зеландии не живет! И еще такому кавалеру отказала! Знаменитому адвокату Павлу Гронскому!

– Я ему не отказала, – грустно подвела итог Лада. – Он меня сам бросил…

* * *

Гронский позвонил через неделю, и по его голосу Лада поняла, что у него что-то случилось. Она так и спросила у него, но он ответил:

– Все нормально. Просто приболел…

Но голос выдавал его: интонации не «просто приболевшего».

Разговор не получился. Лада почувствовала, что Гронскому не до нее и позвонил он просто из вежливости.

– Лада, ты прости меня. Я очень занят… Буду занят. Я, как разберусь со своими делами, сразу позвоню тебе. Не обижайся. Пожалуйста.

«Не буду. За что мне обижаться? Мы еще не стали ни родными, ни близкими. Я влюбилась, но я сильная, я справлюсь с этой влюбленностью, а ты об этом никогда не узнаешь. Если не захочешь…» – мысленно проговорила ему Лада, слушая гудки отбоя в трубке. Ей было и спокойно, и грустно.

Она думала о том, что знала давно, в чем была уверена: не надо бояться потерять дорогого человека. Теряются те, кто дается для опыта. Остаются те, кто послан судьбой. Но всякий раз, когда судьба давала ей мужчину, она начинала терзать себя сомнениями.

– Я должен много тебе рассказать… – Павел Гронский закурил.

Лада не могла припомнить, чтобы он курил. Или он при ней не делал этого?..