Ночи северного мая - Галия Сергеевна Мавлютова

обязан помочь органам изобличить врага народа в его преступной деятельности, так как она угрожает национальной безопасности советского народа.

– И Карецкий, сняв штаны, со всех ног бросится выполнять ответственное задание партии и правительства? – криво усмехнулся Москвин.

– Штаны-то он снимет, но не сразу, – сказал Басов, усаживаясь на место. – Вот увидишь, они сразу учуют друг друга. Не сомневайся, Серёжа! У них это в крови. Я-то знаю!

Поначалу Геннадий Трофимович вёл себя беспокойно, он то вскакивал, то садился, то стучал кулаками по столу, но вдруг успокоился. Старый капитан вдруг перестал чесаться и дёргаться. Спокойно сидит себе, смотрит в окно и объясняет абсолютные истины. Не человек, а венец природы. С таким приятно дружить, ходить в баню, на рыбалку, травить анекдоты.

– Тебе эта операция пойдёт на пользу, Серёжа, – неожиданно проговорился Геннадий Трофимович с лёгкой завистью в голосе, – тебя возьмут в новый отдел, если всё пройдёт успешно. Досрочно дадут ещё одну звёздочку. Прибавка к зарплате обеспечена. Чем тебе плохо-то?

И снова потянулись томительные минуты. Сергей подумал, что и впрямь всё хорошо складывается. Просто отлично. Новая звезда на погонах, прибавка к зарплате, женитьба на Тане или Наташе. Обе будут счастливы. И жизнь будет построена на годы, на века, до гроба. Почему-то захотелось заплакать. Сергей сердито выдохнул. Если всё сорвётся, ему не простят. Тогда его не повысят, а повесят. Прямо в этом кабинете. И сделает это старый службист Басов. Ему не привыкать.

– Иди, Серёжа, домой, подготовься как следует, а вечером встретишься с Карецким. Ты должен с ним поговорить по-хорошему, чтобы он не артачился понапрасну. Если будет бастовать, мы его прихлопнем, как муху.

Что-то треснуло в электрической лампочке, на миг сверкнула искра, осветив сияющим, но безжизненным светом утомлённые лица двух мужчин. Оба вздрогнули, испугавшись, что останутся в темноте, но лампочка устояла, не перегорела, лишь чуть помрачнев. Она и без того тускло светила, а сейчас стала похожа на мерцающую свечку.

Москвин молча вышел из кабинета. Он хотел привыкнуть к новой напасти, но внутри что-то не срабатывало. Его тошнило и выворачивало от отвращения к самому себе. Ему хотелось вымыться, словно он искупался в бочке с дерьмом. Его физически преследовал невыносимый запах нечистот, вырабатываемый человеческим сознанием.

* * *

Под хмурым ноябрьским небом переливающимся ковром расстилались ослепительные огни фонарей. Казалось, что находишься в светлой комнате, а там, наверху, чёрный и мрачный потолок, прикрытый весёлыми огоньками. Яркое освещение Невского проспекта будоражило измученную душу. Сергей слился с толпой, чтобы острее почувствовать своё одиночество. Люди шли потоком, как на демонстрации, кругом оживлённо смеялись, разговаривали, многие шли под руку. Москвин погрузился в людское море и шёл по нему, не чувствуя асфальта под ногами. Он словно плыл среди людей. Сергей думал, что толпа гораздо мельче человека. Толпа ни о чём не думает, она смеётся. Люди в массе своей не умеют мыслить, они хотят хлеба и песен. Им постоянно нужно есть, пить и веселиться. А человек глубже, он должен думать или хотя бы задумываться.

Сергей остановился. Он подумал, что в первый раз бесцельно гуляет по Ленинграду. После школы поступил в среднюю школу милиции в Стрельне и несколько лет провёл в захолустье. Из того периода запомнился долгий маршрут тридцать шестого трамвая и проспект Стачек. Пыльный неуютный район со сталинскими домами и панельными хрущёвками оставил в памяти груз плохо прожитой юности. В то время постоянно хотелось есть. Чувство голода оставило после себя ощущение подавленности. В школе милиции Сергей ни с кем не дружил, всех сторонился. Наверное, боялся обнаружить себя в глазах окружающих, опасаясь ненароком раскрыться. Так вышло, что юность и учёба прошли мимо него.

От школы милиции в памяти не осталось ничего. Ни друзей, ни веселья, ни воспоминаний. После окончания школы Сергей поселился в общежитии на Ржевке, в старом здании с запущенными комнатами и угрюмыми обитателями. И опять захолустье, опять город остался в стороне. Всё это время Ленинград существовал отдельно от Москвина. Город и человек оказались по разные стороны друг от друга.

Что ж, первую прогулку можно считать знакомством. Оказывается, в этом городе живут интересные люди, они ходят в театры, рестораны, на концерты. Они влюбляются, гуляют, развлекаются и совсем не страдают по вечерам от невыносимой тоски. На проспекте не видно унылых лиц. Все смеются. Никто не переживает, что в магазинах нет продуктов, и ни один человек не возмущается, что партия и правительство загнали страну в тупик. Сергей постарался слиться с толпой не только телом, но и мыслями, чтобы ощутить себя наравне со всеми. Теперь они идут в одной шеренге, они почти одно поколение, люди одной страны, великой и прекрасной.

Сергей немного взбодрился. Долгое времяпровождение с сомнительными личностями в комнате у Коли Гречина привело к затяжному периоду тоски и отчаяния. Не всё так плохо на этом свете, как кажется. Пусть его окружают не самые лучшие люди – а идеальных в природе нет, и непорочными не рождаются, – зато у него есть надежда, что он выберется из отвратительной ситуации, в которую в очередной раз загнала его жизнь. Впрочем, ему не на что жаловаться. Не такая уж плохая у него жизнь. Пока ничего не случилось, пока ещё можно расправить плечи. Сергей вдохнул воздух всей грудью, ощутив на мгновение, что вдыхает весь мир целиком, и немного задержал его, а затем с силой выдохнул, ощутив в себе биение миллионов сердец. И в этот момент он всё понял.

На миг перед его глазами предстала огромная шахматная доска с выстроившимися в стройные ряды пешками. Чья-то невидимая рука передвигала крохотные фигурки по клеткам, и те радостно пожирали друг друга. Со всех сторон слышалось шумное чавканье. Пешки были счастливы, а невидимая рука неутомима. Доска подрагивала от непрерывного движения пешек. Сергей присмотрелся и разглядел в деревянных складках фигурок знакомые черты. Симпатичная женщина перебиралась по доске самостоятельно, не дожидаясь, пока её передвинет невидимая рука. Одна из пешек вышла из подчинения. Это была Мириам Иванова. Девушка со странным именем и не менее странной фамилией. В таком симбиозе самая обычная фамилия приобретает мистическую окраску. Сергей развернулся и пошёл в другую сторону. Надо срочно проехать на Измайловский. Только там можно найти симпатичную блондинку с горящими от неутолённой страсти глазами.

Невский проспект сжался до размеров игрушечной комнаты, затушив своё ослепительное освещение. Москвин не заметил, как добрался до студенческого городка. Череда одинаковых корпусов сбивала с толку. Сергей долго вспоминал, в каком корпусе проживают студенты Техноложки. Немного