Педагогические размышления. Сборник - Семен Калабалин

Что греха таить, есть еще в мире какая-то часть детей, которая вызывает у нас тревогу своими поступками, своим поведением, непризнанием трудового долга и обязанностей, непочитанием старших и родителей, педагогов и т. д. По отношению к этим детям и должна применяться активная, наступательная воспитательная мера, которая подчас как раз отсутствует в общей воспитательной системе.

A.C. Макаренко начинал свою воспитательную деятельность в 1920-е годы, в годы становления советской власти, страшной разрухи, исключительной, если так можно сказать, суматохи. Очень немного пришло и встало под знамена Октябрьской революции представителей старой дореволюционной интеллигенции, учительской интеллигенции. A.C. Макаренко был одним из первых лучших представителей той старой интеллигенции, который встал под эти знамена без всякого расчета на то, чтобы найти там удобное место. Он пришел со всей своей страстью, со всей своей рабочей готовностью быть полезным на самом ответственном фронте делания человека, нового человека и новыми методами. И действительно, Антон Семёнович всегда, каждый день был по отношению к нам новым – в новых формах, приемах, методах, атаках воспитательной гимнастики.

Это был период борьбы за детские жизни, борьбы за спасение детей, борьбы с детской преступностью, с детской беспризорностью. На эту борьбу звал рыцарь революции Феликс Дзержинский, борьбу педагогики спасения детей. Ведь тысячи детей бродили по необъятным просторам России в поисках и в борьбе за кусок хлеба и за какое-то, может быть, право на жизнь.

В этот период многие дети впадали в состояние и мыслей, и действий преступных, уголовных. По предложению В.И. Ленина и Ф.Э. Дзержинского на просторах Советской России начались создаваться детские учреждения, целая система детских учреждений, коллекторов, детских домов и несколько детских воспитательных колоний. Одна из таких колоний организовалась в 1920 году вблизи города Полтавы, руководителем ее был назначен A.C. Макаренко. Первыми воспитанниками этой колонии были ребята, преимущественно имевшие какой-то уголовный опыт, запущенные, заскорузлые, обозленные, ни во что не верившие – ни в людей, ни в то, что кто-то думает о них доброе, ни в заботу о них, ни в то, что завтра станет более приятным для них днем.

Сама колония, и само помещение для детей представляли собой собственно разруху, развалины. Ни окон, ни дверей, никакого оборудования. Отсутствовали печи, не было дров и копеечные, очень-очень скудные порции хлеба. Стограммовая порция пшенной каши, я уже не говорю о том, что одежда, обувь распределялись примерно так: на семь-восемь человек одна пара сапог и в лучшем случае двое штанов.

В этих тяготейших условиях Антон Семёнович и с ним такие же страстные двое воспитателей, завхоз Калина Иванович начали создавать детский коллектив, творить новую педагогику. Какими тяжкими были первые дни! Надо вам сказать, что мимо колонии по большой дороге «Харьков – Полтава» ежедневно шли людские толпы. Они шли из голодных губерний Центральной России на Украину в мечтах добыть кусок хлеба за вещи, за деньги, надеясь, что, может, кто даст от доброго человеческого сердца кусок хлеба. Матери несли на руках мертвых детей.

Удивительное дело, но даже на таком страшном, печальном явлении оказывается можно строить воспитательный процесс и очень эффективный. Оказывается, что можно делать человеческие души тех, кто их или потерял совсем, или они были закованы в панцире страшной социальной нечистоты.

Мы видели, как наши первые воспитатели в эти страшные дни, а вместе с ними и полюбившийся нам, очень полюбившийся нам Антон Семёнович Макаренко, выходили на эту дорогу и от всего своего искреннего, доброго сердца отдавали такую же порцию хлеба, которой они наделялись, такой же порцией, какой наделялись и мы, его воспитанники. Часто воспитатели не видели, как мы, их воспитанники, наблюдали за ними из-за кустов, из-за сосновых стволов, когда они со своих плеч снимали кофточки и отдавали их несчастным. Нас это поражало. В наших думах, в наших мозгах вызывало это какое-то необыкновенное движение, аж до слез. Наши воспитатели уходили с этой печальной дороги и, если они не могли заменить чем-либо кусок хлеба, то оставались голодными. Мы тоже выносили свои куски хлеба, выносили стограммовые порции каши, завернутые в лопушок, отогретые нашим телом, и отдавали голодающим. Отдавали матерям, которые несли на руках своих младенцев.

В то время, когда наши воспитатели оставались голодными, а мы, правда, по ночам, теперь не стыдно даже сознаться в этом, шли к тем кулакам, которые заседали в своих усадьбах-крепостях, мимо которых шли эти голодные толпы. Кулаки зло улыбались в свои усы и бороды, травили этих несчастных собаками, но хлеба не давали, а было что дать. У кулаков в земле были закопаны по их конурам тысячи пудов хлеба и муки. И вот мы, я думаю, что теперь меня, абсолютно порядочного человека, не осудят за то, что мы с каким-то спортивным азартом, со злобинкой в адрес этих мироедов, залезали в их погреба и их конуры и, конечно, брали то, чего они сами не отдавали, не пропадать же нам с голоду. Содержание этой картинки тоже откладывало отпечаток на какие-то крупицы совершенно новых, неожиданных положительных для нас нравственных начал.

Вот в каких условиях начинал работать Антон Семёнович и лучшие педагоги, воспитатели, интеллигенты того времени. Вот в каких условиях становилось рождение нашего коллектива, который в последующем стал именоваться «Детская трудовая колония имени М. Горького».

Сейчас некоторые педагоги, некоторые родители вздыхают: «Ах, как перегружена программа!», «Ах, как дети заняты, да им некогда поиграть, погулять!», «Ах, как они перегружены!». Мне кажется, что наши дети сейчас не устают. Наши некоторые дети сейчас ведут себя так, что вызывают у нас естественную тревогу о них и их будущей судьбе. Это прежде всего потому, что они мало загружены.

Послушайте, как были заняты мы, как мы отвлекались от мыслей, которые сгустились в какую-то похоть за годы наших скитаний, беспризорщиныи преступлений. Мы работали в колонии по 6–8 часов, а в страдные, посевные кампании, ухода за полями – по 16 часов, особенно в дни молотьбы, весенние дни. С каким коллективным азартом мы работали, с каким подъемом, с какой хваткой, с каким весельем, ибо знали, что затраченная энергия, каждый затраченный рабочий час в коллективе приносит нам утешение, украшение, материальное украшение, бытовое улучшение нашей становившейся жизни. Каждый рабочий час приносил нам какие-то дополнительные удобства в нашей жизни. Мы видели, что нашими руками сделаны окна, застеклены, стоят красивые нарядные, даже чуточку кокетливые печи, излучающие вокруг себя тепло и уют.

Нашими руками пошиты были костюмы, сапоги, сделан пахнущий, ароматный хлеб, который мы распарывали ножом, ели за столом и наедались. Наш пахнущий борщ и пироги – все это сделано нашими руками. Мы не ходили каждый день в кино, у нас не было тогда телевизоров, у нас не было электричества, автомобилей, всего того изумительного ансамбля техники и даже техники развлечения, которая сейчас окружает наших детей.

Мы радовались каждому самому незначительному явлению, которое приносило нам какую-то еще, хотя бы небольшую развлекательную радость. Но эти развлечения мы сами искали, в играх исключительно интересных, в чтении книг, рассказов.