Эхо - Дун Си

занимается на коврике йогой. Испугавшись, он уже было направился на выход, но тут ему вслед полетело: «Трусишка». Поскольку признаваться в своей трусости он не желал, то уселся в сторонке и уставился прямо на нее. Наблюдая за происходящим, он едва не глотал слюни, все его существо в один миг наполнилось похотью. Пока она принимала всевозможные провоцирующие позы – позу мостика, позу колеса, позу страуса, позу собаки мордой вниз, позу воина… и прочие, – он чувствовал, как у него словно сами собой разлетаются на вороте пуговицы. Он не мог не признать, что у Бай Чжэнь кожа по сравнению с Жань Дундун нежнее, ноги – стройнее, талия – тоньше, а ягодицы и грудь – аппетитнее. Сопоставляя этих женщин, он словно занимался сравнительным литературоведением. В какой-то момент лифчик Бай Чжэнь натянулся и наружу выскочили ее упругие грудки, но уже в следующую секунду, схваченные невидимой силой, они, приятно колыхаясь, вернулись на место. Оказывается, ее бюст все еще был в прекрасной форме, в отличие от отвисшей груди Жань Дундун. Му Дафу почувствовал сильное возбуждение, казалось, его сердце вот-вот выскочит наружу.

– Чего ты боишься? – спросила она.

– Ничего.

– А чего тогда застыл?

Продолжая все так же сидеть в оцепенении, он произнес:

– Я еще не развелся, не хочу, чтобы в этот ключевой момент у Жань Дундун появилось психологическое преимущество.

Бай Чжэнь фыркнула, топнула ножкой и направилась в ванную комнату. Услышав шум воды, он заставил себя переключить внимание и стал думать о том, что кожа у Жань Дундун когда-то была точно такой же, как у Бай Чжэнь, может, даже еще и белее, что талия у нее была такой же тонкой, а ноги – такими же стройными, да и грудь у нее отвисла исключительно из-за возраста. И когда он мысленно представил себе фигурку Жань Дундун – такой, какой она была в момент их знакомства, – внутри него поднялась волна гордости, он почувствовал себя словно бизнесмен, вспоминающий свое когда-то процветающее предприятие, или словно игрок на бирже, вспоминающий свой когда-то основательный капитал.

Когда Му Дафу вернулся домой, часы уже показывали десять вечера. Свет во всей квартире был выключен. Прежде чем повернуть выключатель в гостиной, он не удержался и тронул ручку двери от спальни, та поддалась, что очень его удивило. В спальне также царила полная темнота, но на балконе мерцал красный огонек. Она снова курила, однако теперь у него не было права делать ей замечания. Они уже жили порознь: она ночевала в спальне, он – в кабинете. Решив, что она не заметит его появления, он осторожно прикрыл дверь, зажег свет в гостиной и, устроившись перед столиком, заварил чай. Прихлебывая, он размышлял: стоит ли рассказывать о том, что в город приехала Бай Чжэнь? Хотя теперь у него отпала необходимость в чем-либо отчитываться, он не находил себе места. Может, виной тому была выработанная за многие годы привычка докладывать, где и с кем он проводил время, или в душе он все еще надеялся сохранить брак? Если это так, тогда ему точно не следовало ни о чем рассказывать, иначе это только вызовет дополнительные подозрения. Но если он промолчит, а она вдруг случайно узнает сама, тогда все его надежды тем более рухнут. Он колебался: похоже, как ни крути, ничего хорошего ждать не приходится.

Неожиданно дверь спальни открылась и в комнату вошла Жань Дундун. Она присела напротив, он налил ей чай. Он тут же отметил, как плохо она выглядит: на лице ни кровинки, кожа дряблая, под глазами черные круги. Невольно в его голове промелькнул образ Бай Чжэнь, и как бы он ни старался от него избавиться, этот образ возникал вновь и вновь, словно компьютерный вирус, из-за которого по всему экрану расползаются окна с порнокартинками, и чем старательнее эти окна закрываешь, тем больше их появляется. Он глотнул еще не остывший чай и тут же до боли обжег себе губы.

– Что тебя так тревожит? – поинтересовалась она.

– Беспокоюсь о твоем здоровье, – ответил он. – Посмотри, до чего ты себя довела! Разве можно женщине так надрываться на работе?

Она понимала, что его слова демонстрируют проявление заботы, чему она вроде как должна была обрадоваться, но никакой радости эти слова ей не доставили, поскольку в них она услышала совсем другое: во-первых, что ее здоровье никуда не годится, во-вторых, что она уже старая, а в-третьих, что она перестала быть похожа на женщину. Однако сейчас ей не хотелось выяснять отношения, поэтому она совершенно спокойно спросила:

– Ты думал о том, что наш развод навредит Хуаньюй?

– Полагаю, ты отдавала себе в этом отчет, когда подписывала соглашение.

– Мы тут поймали одного подозреваемого. Его родители в свое время развелись, заново устроили личную жизнь, а про него забыли, и с тех пор он порвал с ними всякие отношения.

– Поэтому, ради Хуаньюй, предлагаю не разводиться.

– Перед твоим приходом я обо всем ей рассказала, она не против. Я же со своей стороны не то что ее не забуду, но стану любить еще больше.

– Ты жестока – взять и переложить такой груз на плечи десятилетнего ребенка.

– Не хочу ей врать, настоящей жестокостью было бы как раз вранье.

– Теперь ей наверняка снятся какие-нибудь кошмары.

– Она прекрасно себе спит, можешь заглянуть и проверить.

Он поднялся, тихонько приоткрыл дверь в детскую и услышал ровное посапывание. Вытянув шею, он долго всматривался в темноту. Наконец, убедившись, что Хуаньюй точно уснула, он осторожно прикрыл дверь и вернулся обратно.

– Ты должен найти возможность поговорить с ней и объяснить, что хотя мы и разводимся, ты навсегда останешься ее папой и будешь любить ее ничуть не меньше, чем раньше.

– Даже не проси, одна только мысль об этом причиняет мне боль.

– Все равно она уже обо всем знает, лучше поговорить с ней раньше, чем позже. Не надо думать, будто ты один тут такой добрый.

Что еще он мог сказать? Что бы он ни предлагал, пресекалось на корню. «Она даже дочери уже обо всем рассказала, – подумал он, – похоже, развода и правда не избежать, а раз так, то ни к чему и что-то скрывать».

И тогда он произнес:

– Бай Чжэнь приехала.

– Зачем? – равнодушно осведомилась она, в глазах ее уже не было никакого интереса.

– Она развелась, Хун Аньгэ заподозрил ее в измене, а Хун Аньгэ спровоцировала ты.

– Неужели она не изменяла?

Из ее уст этот вопрос прозвучал как риторический.

– Сама у нее спроси.

– Почему тогда после развода она тут же примчалась к тебе? – Наконец-то в ее голосе прозвучало хоть какое-то любопытство.

– Потому что проблемы в их семье возникли из-за нас. Она сыта по горло обидами, поэтому хотела поговорить с тобой лично, но я побоялся, что ты выйдешь из себя, и отговорил ее.

– Пусть приходит, я с удовольствием с нею встречусь.

Сперва Жань Дундун хотела повысить тон, но, не желая выставлять себя мегерой, заведомо смягчила голос. «Раз мы все равно разводимся, какой резон устраивать скандал? Пусть уж лучше сходятся», – подумала она.

– Тебе нужно, чтобы мы досрочно уладили все формальности?

– Да нет же, я вообще не хочу ничего оформлять.

– Ложь. Если ты не хочешь разводиться, зачем тогда подписывал соглашение?

– Чтобы сохранить лицо. Ведь ты сказала, что разлюбила меня, что мне оставалось?

– Ну тогда повторю еще раз. Я тебя разлюбила.

Его достоинство снова пострадало, ему словно дали под дых. Все эти годы он скрепя сердце во всем ей потакал, уступал в спорах, прощал нападки, вот она и обнаглела, и теперь он понял, что пришло наконец время ее образумить.

– Хочешь развестись, давай, но вряд ли ты найдешь кого-то лучше.

– Правда? Ты слишком самонадеян.

– Один из нас определенно болен этим недугом, и хотелось бы мне, чтобы это оказался я.

– Так