Сердце старого Города - Софья Вель

не сомневался, — он исцелится от странной хвори, обуявшей после укуса упыря.

Квиро рвал ворот платья, Солео слабо отбивалась. Бой в ее душе был куда важнее боя с Квиро. Монстр подавлял Волю, требуя немедленного жертвоприношения мальчишки-нелюдя, непонятно, как оказавшегося здесь. Солео отбивалась от Квиро и была несказанно благодарна Всевышнему за присутствие душегуба — вонь Квиро трезвила. Сознание девушки цеплялось за мерзкий запах, стремясь победить монстра-людоеда. Только тошнотворное марево позволяло Солео оставаться собой.

Ударила молния. Сущность в душе Солео воспрянула, отзываясь на боевой призыв. Монстр стремился расправить крылья и ринуться в бой. Солео упала, ее прогнуло дугой.

Квиро только того и ждал. Разбойник бросился к жертве, стремясь когтями разодрать грудную клетку — удар разбил кости.

Меркнувшим сознанием Солео ощутила, как ломаются ребра. Последним движением, Солео попробовала оттолкнуть, только теперь поняв, что руки по-прежнему связаны. Золотая, как шкура крылатого льва, веревка крепко держала их.

«Они лежали, полные сладкой неги. Его пальцы скользили по плечам, шее, округлой груди. Мягкий свет пасмурного дня размывал границу тени.

Она оставалась расслабленная. Как пригревшейся в холодный день кошке, было лень пошевелить и пальцем ноги.

Он поцеловал — золотые волосы укрывали волной, даря волшебное тепло, аромат меда и раскаленного летнего поля. Струясь по телу, пряди ласкали, дразнили, гладили. Она запускала руки в расплетенные косы, чувствуя тяжесть, шелк и Силу. И готова была остановить время, чтобы подарить момент вечности.

Рука продолжила бег по еще недавно такому напряженному, разгоряченному телу. Казалось, пальцы хотели коснуться каждой шероховатости, особенности, ощутить любой неприметный изгиб. Стремясь запечатлеть, он, как слепой, осторожно и нежно ощупывал дюйм за дюймом.

— Ты удивительно прекрасна! — восхищенно выдохнул он, — настолько гармоничная… Словно бы великий скульптор вырезал из мрамора, а Создатель залюбовался и вдохнул жизнь.

Она лениво улыбнулась.

— Выходит, красота не в совершенстве, а в гармонии?

— Красота соотносится только сама с собой.

— Боюсь, так мыслят только эльдары… Людям всегда будут нужны кумиры.

— Ой ли? Не лукавь на ваш род.

Он поцеловал, но, боясь увлечься и не дать передохнуть, отстранился. И снова ласковые пальцы продолжили бег. Скользнули по низу живота, едва касаясь шрама, уже почти стертого, здесь они были особенно нежены и ласковы.

Пальцы соскользнули с живота на ребра и вдруг остановились. Словно бы не поверив, снова прошлись по неровному месту. Ребро там явно кривилось. Он нахмурился. Она открыла глаза и отстранилась.

— Откуда это?

— Из очень далекого прошлого.

— Расскажи.

— Это просто кривое ребро. Резец скульптора ошибся. — Она улыбнулась, а он стал серьезным:

— Нет, не просто! Любимая, прошу… — в словах слышались и Сила, и стон, и нотка непринятия отказа. Она заглянула в глаза цвета теплого моря, там были ожидание и мольба. Если все дело только в гармонии, то его лицо и тело были соотнесены и друг с другом, и со всем шаблонам мира.

— Не стоит.

— В этом ребре кроется что-то очень страшное. Покажи. Я должен знать.

— Мой первый урок. Тебе его видеть ни к чему. Такое не показывают тем, кого любят.

— Любимая, не спорь. Просто покажи, и я разделю урок с тобой. — В просьбе читался приказ.

— Нет, не разделишь.

Он легко коснулся губами губ и уже настойчиво заглянул в глаза.

— Только не бойся.

— Я дракон, мое время бояться прошло.

Его глаза засияли золотом, а она не отвела взгляда…

Было утро, холодное и стылое, выпал снег. Он белым саваном укрыл остывающие кости-руины Излаима. Солнце заблудилось в тяжелых, смрадных от гари и пепла, облаках.

Пожар утих, пленные — согнаны в центр лагеря захватчиков. Резкая речь слышалась повсюду, гортанные окрики лишали немногих выживших последнего рассудка. Пленные не плакали — было настолько невыносимо, что слез не осталось. Не искали глазами других выживших — все существо было пронизано безысходностью, крахом надежды на спасение.

Старшие братья не пришли, не спасли, так и оставшись сказкой, единственный залог их дружбы — Камни Силы, были разбиты. А мальчишку-полукровку — доказательство, что Старшие братья существовали не только на страницах детских книг, Темное Племя бросило умирать в лесу. Волки, идущие точно по следу степняков, уже растерзали его тело. И теперь живые завидовали мертвым. Те уже ушли, а они… Они ждут, каждую секунду ждут, что она станет последней. А дальше… Какой ты будешь, Смерть?

Вон, сосед Вано, он продавал вино — его, живого, использовали как мишень. Несчастный стенал, но степняки стреляли метко… Никто не хотел облегчить мук приговоренного. Вано плакал, зовя на помощь заблудившуюся смерть. Но Смерть, она подлая, она все тянула, отсрочивая неминуемый конец некогда сильного тела, искушая веру и мучая душу.

А еще были костры, где жгли мерзкое племя магов. Чудовищная, безумная симфония озвончала ночь: горящие заживо кричали, а степняки плясали и били в шаманские бубны, призывая древнюю Мать-Кобылу принять дар. Оставшиеся в живых сходили с ума, и смерть от ножа была высшим благом, единственным подарком, на какой был способен скупой на жалость степняк.

Сильвия сидела посреди соплеменников. Она окаменела и теперь, как горгулья днем, взирала на останки своего мира. И не осталось ни страха, ни отчаяния. Только чудовищная пустота — руки крепко сжимали поручи из нефрила.

Нефрил дарил абсолютную, выпивающую душу пустоту. Ей не было мучительно больно, как несчастным магам, на чьих руках и шеях нефрил оставлял язвы до кости. Впрочем, магов больше не осталось — их всех сожгли или закопали заживо. Ее не сожгли, видимо, только потому, что нефрил не тронул, не ожег кожи рук.

Так и сидела, не шелохнувшись, только кончиками пальцев все перебирала найденный в старом плаще пустой амулет. Перебирала и не чувствовала прикосновений. Она больше ничего не чувствовала… Кроме Пустоты.

Неожиданно к ней подошли два воина, с кривыми от езды на лошадях ногами. Она бы и не заметила их, если бы один не схватил девушку за полурасплетенную косу и не потянул вверх. Сильвия взглянула на степняка непонимающе пустым взглядом. Кто-то рядом зарыдал. Ее ведут на костер? Так ведь утро? Костры горели всю ночь.

— Пойдем! — с жутким акцентом выплюнул степняк.

Она покорно встала и последовала за конвоиром. Рыдавший заголосил. Но удар древка копья быстро заставил несчастного замолчать.

Сильвию ввели в небольшой шатер. Степняки возили жен с собой, когда шли в поход. Поначалу Сильвия никак не могла понять, что делают женщины и дети здесь, в военном лагере? Как можно им видеть подобное? Степняки — не люди… и даже не звери. Но теперь она ничего не думала…

Степнячки в шатре жестами велели