Давай сыграем в любовь - Ники Сью

он болел. Как он открыто улыбался, бурчал, иногда шутил и был… другим. Точно. Сейчас он не такой, каким был в те дни. И мне от этого делается еще больнее.

— Игра? — в его голосе звучит удивление, и я дополняю.

— Да, та самая. Время почти вышло.

— Ребят, я отойду, — Дашка, будто смекнув, что здесь явно лишняя, поднимается и уходит, к счастью, там Глеб с Арсом идут, и она будет какое-то время не одна.

Тем временем между нами с Русланом зависает молчание. Гробовое. Напряженное. Словно каждый в этот момент думает о чем-то своем. А может, это только я думаю. Находится рядом с этим парнем мне теперь невыносимо тяжело. Держать его под руку на мероприятиях, изображать подружку, понимать, что все это как яд, что медленно отравляет тело. Я не готова. Я не мазохиста. А потом еще смотреть, как Соболев зажимает свою психологини по углам или других девушек. Увольте.

Лучше постараться расставить все точки сейчас, разойтись, попробовать уговорить его закончить фиктивные отношения. Да, компромат на меня никуда не делся, и Руслан может послать меня к черту, продолжить игры в шантаж. Но я хотя бы попробую.

— Что? — со смешком срывается у него. — Герман ревнует?

Господи! Даже мысли у нас разные. Секунда-другая, мы пересекаемся взглядами, и от этого у меня спину мурашками осыпает. Глаза у Соболева такие холодные, жестокие, и сам выглядит не хуже айсберга. Моего личного. Который разнесет душу вдребезги. Вернее уже разнес.

— У него нет поводов, — хмыкнув, отвечаю, хотя меньше всего на свете мне охота говорить про Германа. Я все еще не понимаю, зачем Руслан приходил, звонил, принес тот пакет из аптеки. Почему он ведет себя то, как придурок, то пытается проявлять… заботу, что ли? Сложно… с ним безумно сложно.

— Значит, френдоза закончилась? — цепляется Соболев за слова. Тогда и я решаю зацепиться, но не за слова, а за действия.

— Зачем ты приходил? И почему не отдал пакет из аптеки?

— Неважно, — слишком резко отвечает Руслан. И мне вдруг кажется, что что-то происходит между нами. Что-то невидимое, но такое острое, как надрыв. Будто мы находимся на краю пропасти и вот-вот разобьемся. Оттолкнем друг друга окончательно. А может уже оттолкнули. И мне бы радоваться, однако сердце лишь сильнее саднит.

— Так рада, что сможешь зажиматься с этим чмошником? — язвительно интересуется Руслан.

— Он — не чмошник, — рычу сквозь зубы, крепче сжимая края учебника, который достала еще до этого. Склоняю над ним голову, желая всем видом показать, что дальше разговаривать не хочу. Пусть идет огрызаться в другое место. Не получается у нас по-человечески.

— Других во френдозу не отправляют.

— Друзья тоже нужны, — перелистываю страницу, а у самой от эмоций, что бушуют в груди, пальцы подрагивают. И тут Соболев, совсем обнаглев, выхватывает мой учебник, который был сроду спасательного щита. Я кидаю на него взгляд дикой кошки, на что получаю довольную ухмылку.

— Не думаю, что у вас что-то выйдет.

— Только с такими как ты ничего не выходит, — слетает машинально у меня. И вроде я понимаю, что зря делаю акцент на этом во второй раз, а поделать с собой уже ничего не могу. Это все обида во мне бушует, защитная реакция. — А с Германом у всех бы вышло. Он — хороший. И постоянный. А еще добрый, отзывчивый, и…

Договорить не успеваю, Руслан впихивает мне обратно книгу, поднимается и резко уходит. Правда не далеко, останавливается около лифтов, там какая-то девушка стоит, и он нагло кладет ей руку на талию. Притягивает к себе, улыбается, что-то шепчет на ухо. Девушка краснеет, закусывает губу, и вся будто расцветает от его внимания. А я… я чувствую, что мир дает трещину. Вроде уже затупилась симпатия, есть четкое осознание, что не быть нам вместе. Плохих парней принято держать на расстоянии. О них только книги писать интересно, но уж никак не дружить с ним в реальности.

И при этом мне все равно больно. Ревность, колючими шипами, закручивает удавку на шее. А уж когда Соболев достает из рюкзака тот коробок, который я видела, и протягивает блондинке, в меня будто из дробовика пробивают. Это конфеты. Мои любимые. С фисташкой.

— Крис, — Дашка возвращается, а я наоборот подрываюсь. Ловлю себя на том, что еще минута и задохнусь. Не могу. Не хочу его видеть. С другими. Как он их будет лапать. Как они будут ему отвечать этими смущенными улыбками.

Больно. Оглушительно больно.

— Крис, — окрикивает Даша.

— Я в туалет… — отвечаю, не оглядываюсь. Склоняю голову, и убегаю прочь.

Пусть все это закончится. Ну, пожалуйста… пожалуйста.

Глава 39

— Русик, — мама ловит меня в холле, и практически силой впихивает булочку. — Ты так исхудал в последнее время.

— Нормальный я, — бурчу, и кладу на автомате булку на ближайшую полку. Аппетита нет от слова совсем. Всю ночь не спал, только глаза сомкну и на тебе — Кристина с придурком в обнимку. Я себя каким-то умалишённым ощущаю, честное слово. Никогда не страдал ревностью, тут же в меня будто точечно вставляют эти проклятые любовные импульсы. И вот я уже без сна, покоя, хотя вроде решил — хватит! Баста! Не нужна мне Крис. Да и зачем? Я ей, что любовь до гроба дать смогу? Нет. Мне так-то пару раз перепихнуться и достаточно. Тупо оскомину сбить, жажду проклятую, и можно смело на другую переключаться.

Однако мозг упорно проигрывает, даже не знаю кому, но кому-то точно. И вот я от еды отказываюсь, и на маму смотрю с явным раздражением, не в силах с собой что-то поделать. А она ведь вообще не виновата, а меня даже ее булочки бесят. Все бесит.

— Когда Кристина придет? Вы поругались? — от одного имени этой бестии, передергивает. И я тут же цепляюсь за возможность перевернуть ситуацию в свое русло. Зачем? Опять же не знаю.

— Да, — говорю, на ходу обуваясь.

— А ты подари ей что-то, цветы там или конфеты, — мечтательно предлагает мама. Она у меня тот еще романтик.

— Ма, ну какие конфеты?

— А ты что не знаешь, какие ей конфеты нравятся?

— Фисташковые, — на автомате выдаю я, и это новость как обухом. Потому что Лиса всего разок обмолвилась, какие ей нравятся. Такие вещи, мое подсознание обычно не сохраняет, ерунда же. Но вот мама спросила, а у меня моментально нашелся ответ.

Приехали…

— Тогда угости ее, не можешь от себя, скажи, что от меня, — мама улыбается и треплет меня по волосам. Она всегда так