До последнего вздоха - Лариса Павловна Соболева

Вытирая кровь под носом, Дантес поднялся, бросил в Лену негодующий взгляд, что-то неслышно процедил, а уходя, адресовал Михаилу:

— Быдляк был, есть и будешь.

— Иди, иди, не зли меня, — бросил ему в спину Михаил, без агрессивности в интонации, а когда шаги Дантеса по лестнице смолкли, повернулся к Лене. — Вот так и кончается дружба, выросли мы из нее. Ничего не хочешь мне рассказать?

— Нет. Когда-нибудь потом.

— Тогда идем.

Михаил спускался первым, глядя себе под ноги, вдруг сзади Лена как-то странно произнесла, испуганно, а до этого с Дантесом держалась стойко.

— Ты чего? — оглянувшись, спросил он.

И правда, она чем-то озадачена, опустила на него глаза, потом тихо сказала, указав подбородком направление:

— Смотри… вон там…

Он прищурился, чтобы лучше рассмотреть, и сначала увидел разводы на стене в темном проеме, спустился, подошел ближе. На стене грубо нарисована черной краской фигура в длинной мантии с косой, голова, как водится, череп, но в глазницах обозначены глаза, а на зубах, надо полагать, кровь, так как изображены пятна красной краской. Кровь капает каплями вниз в кровавую лужу, в которой и стоит скелет в балахоне. Из лужи выглядывают головы, но только лбы и глаза…

Тетрадь, 1939 год. Предубеждение

Торжественное открытие состоялось, из области приехали важные персоны, Катя водила гостей по залам, рассказывала легенду в обязательном порядке, правда, с открытым концом, гости не скрывали разочарования, но совсем чуть-чуть. Катя с жаром заверила их:

— У нас появилась уверенность, что мы разгадаем тайну Элизиума. Поверьте, все тайны когда-то открываются, они просто ждут своего часа и выбирают тех, кому хотят рассказать о себе.

— Вы очаровательны, девушка, — сказала шикарная дама в платье, вышитом стеклярусом, подобных дам в здешних местах не встретишь. — Удивительно, вы так легко общаетесь, у вас образное мышление. Здесь очень красиво, красота должна окружать нас повсюду, среди красоты человек будет стремиться стать лучше.

— Да, да! Как хорошо вы сказали! — подхватила Катя.

— Вы прекрасно провели экскурсию, было очень интересно.

— Благодарю вас, мне очень приятно это слышать.

Кстати, знакомые заметили: Катя резко похорошела, светилась, порхала, даже строгое синее платье с белым ажурным воротничком и такими же манжетами (бабушка вязала) не гасило свечение, исходящее изнутри. Причина перемены одна: она и мечтать не смела, что Герман Леонтьевич из миллионов женщин выберет ее. Ее! А не самую красивую, самую умную, самую образованную, самую-пресамую.

— Катюша! — окликнул ее Герман.

Она извинилась перед женщиной в стеклярусе и подошла к нему, рядом с ним стоял солидный мужчина с уставшим лицом, он тоже похвалил Катю:

— Вы очень живо рассказывали. Отличный музей получился, настоящий дворец, и это не в Москве, не в Ленинграде, а у нас. Достойно, очень достойно. Нам нужно сохранять все как было, это ведь тоже наше, только в прошлом. А настоящее должно быть лучше. Успехов вам, и заранее поздравляю с бракосочетанием, желаю большого счастья.

Солидный мужчина и его свита вместе с женщиной в стеклярусе ушли из Элизиума, у них еще одна встреча сегодня, а Катя шепотом поинтересовалась:

— Кто это?

— Первый в нашей области, — ответил Герман и приобнял ее за плечи. — А ты молодец, Катенька, я сам заслушался.

— Правда?

— Разве я когда-нибудь врал?

— Нет. Просто иногда не договариваешь. (Он рассмеялся.) Герман, ты прочел письмо Арины Павловны?

— Прочел.

— Я тоже хочу прочесть. Дашь мне его?

— Катюша, через два дня ты ко мне переедешь и в твоем распоряжении будет все, даже я. Не сердись, это письмо не стоит выносить из дома, когда прочтешь, поймешь, почему я так считаю.

— Не сержусь… Ой, смотри, Назар! Меня ищет.

Катя помахала брату рукой, тот наконец увидел их и подошел, поздоровался за руку с Германом, а пришел по делу:

— Когда будем перевозить приданое?

— Какое еще приданое? — изумился Герман.

— Подушки, перина, одеяла и всякое такое нужное в хозяйстве, — перечислил угрюмый Назар. — Небольшое, мы же небогатые.

— Зачем? — обратился Герман к Кате. — В доме же все есть.

— Бабушка и мама так старались, — огорчилась она. — Бабушка сама перо мыла, щипала, шила, годы потратила. Я не могу отказаться, это обидит их.

— Что ж, тебе видней, пусть будут перины, — развел он руками.

В конце концов, это не принципиально, а Катя снова улыбалась, глядя на нее, он подумал, как же легко и просто доставить радость человеку. Назар был настроен сугубо по-деловому:

— Ну, тогда поехали перевозить твои узлы, у меня только сегодня свободный день, машину обещали дать.

— Не могу! — воскликнула Катя излишне эмоционально. — У нас день открытия, у меня еще две экскурсии…

— Подожди, Катя, — остановил ее Герман, достал из кармана ключи. — Если это несложно, перевези сам, вот ключи от дома.

Назар нехотя взял и попросил сестру проводить его. Герман понял, что он хочет поговорить с Катей, попрощался и пошел в кабинет. Брат и сестра такие разные, в то же время что-то общее в них есть, но только внешне, какие-то черты совпадают. Они вышли через парадный во двор, там уже собирались люди, бродили вокруг, рассматривая обитель зла, которая очень неплохо выглядела. В былые времена кто-то из них здесь работал, кто-то сбежал во время странных звуковых явлений, а кто-то лишь слышал жуткие истории, мало похожие на правду, одно объединяло всех — любопытство.

— Ты что-то хотел сказать мне? — догадалась Катя, когда они отошли от усадьбы ближе к дороге. — Говори, далеко я не пойду, вон сколько людей пришло.

— Кать, — замялся Назар, — ты это… подумала бы, а? Нет, мне нравится Герман Леонтьевич, но он сильно старше…

— Кто тебя прислал? — сестра взяла строгий тон, нахмурила брови. — Мама? Или бабушка? Мне ничего не говорили. Скажи им, прошли те времена, когда родственники навязывали свою волю.

Да-а-а… Сестричка рассердилась, ух, как вознегодовала, сдерживалась с трудом, чтобы не наговорить старшему брату такого, о чем потом пожалеет. Назар поспешил заверить:

— Нет, я сам захотел сказать. Честное слово. Пойми, Катя… из бывших твой Герман.

— Угу, он из древнего графского рода, а я из крестьянского и тоже древнего, мы равны по древности.

— Ох, Катя… не верю я ему.

— Но замуж за него я выхожу, а не ты.

— А чем тебе Василий не нравится? Такой же молодой, как ты, хороший парень, по тебе сохнет, мы все знаем его с детства. Вы ровня… с Васей ровня.

— Ты сказал — мы? Ну и женитесь на нем хоть все сразу.

— Пойми, туда-сюда — и уедет Герман в Москву, сейчас все стремятся туда, где город больше,