До последнего вздоха - Лариса Павловна Соболева

— Я люблю Германа с первой секунды, как увидела. А если бросит… вас это никого не должно касаться, это моя жизнь. Понял?

— Понял. Кать, я ж по-хорошему…

— Я все сказала, а твое «хорошее» пусть при тебе останется.

Она решительно зашагала прочь, он крикнул вдогонку:

— Ну, не сердись, Кать…

Не оборачиваясь, она махнула рукой, мол, уходи. Катя быстро собралась, ведь день ответственный, от этого дня зависело, переборет он страх перед Элизиумом или дремучие суеверия возьмут верх. Впрочем, она сама верила этим суевериям, ведь не могут разные люди одновременно страдать галлюцинациями, значит, все страшные звуки были, а объяснения им нет, но где-то же оно есть.

Она водила гостей по обители зла, знакомой с детства многим, но пугающей одним своим видом наверху холма. Результат — люди остались довольны, благодарили. Так и прошел очень важный день, к которому готовились много лет. Пожилая женщина вручила ей букет из простых цветов, явно срезала их в своем палисаднике, Катя налила в вазу воды и поставила в зале, посвященном Кушелеву Петру Ильичу под его портретом.

— Вы были бы довольны, Петр Ильич. Музей «Элизиум» открыт.

А в кабинете Германа она делилась с ним своими впечатлениями, как вдруг вернулся мрачный Назар и положил ключи на стол, со словами:

— Окна надо закрывать, когда уходите.

— А что такое? — спросил Герман.

— Да я сильно провозился, на работу вызвали, только к вечеру освободился и повез приданое. В доме кто-то был. В окно выпрыгнул… Я не догнал.

— В окно? — заострила внимание Катя. — Как тогда… когда я пришла к Петру Ильичу, тоже кто-то выпрыгнул… я думала, кошка. Знаешь, Герман, я буду ночевать у тебя.

Лицо брата перекосила гримаса страдания, будто его укусили, он явно хотел промолчать, даже шумно втянул воздух носом пару раз, не сдержался:

— Кать, а что люди скажут?

Она подняла свои бровки, потом плечи и захлопала глазами:

— И что они скажут? Герман, ты же не передумаешь на мне жениться?

— Не-ет, — смеялся тот, наблюдая за братом и сестрой.

— Видишь, Назар, говорить им будет нечего. У меня отличный слух, я все слышу и во сне. Если вор вздумает пробраться в дом, услышу. Обещаю, я лягу наверху, если тебя это беспокоит.

Слово «вор» заставило Германа поторопиться, к счастью, Назар приехал на грузовой машине и согласился их подвезти до самого дома. Маршрут автобуса обещали продлить в скором времени к ограде усадьбы, будет замечательно, а пока народ добирается, как может, старшеклассников на следующий день привезут в кузове грузовой.

Когда первым из кабины вышел Герман и протянул руки к Кате, чтобы помочь ей, брат позволил себе еще раз разозлить сестру:

— А что маме и бабушке сказать?

— Что завтра заберу остальные вещи, — нисколько не разозлилась Катя. — Перестаньте из мухи делать слона.

— Ох, Катерина… и в кого ты такая? — заводя мотор, посетовал Назар. — Бывайте здоровы.

В доме Герман ринулся в библиотеку, именно там он оставил книжку Кушелева и письмо Арины Павловны, но, поскольку считал эти записи слишком ценными, на виду не положил. Они лежали на месте, наверху книжного шкафа. Герман вернулся в гостиную, теперь заметил тюки и узлы, присвистнул:

— Фью! Вот это приданое… И где мы разместим все?

— Я найду место, — распаковывая вещи, заверила Катя.

— Прости, Катюша, а готовить ты умеешь?

— Спрашиваешь! Кто ж у нас не умеет готовить!

— Мне повезло. Собственно, ты знаешь сама, где кухня, — указал он руками. — Очень есть хочется, но я не умею. А с этим твоим… потом разберешься.

Не возразив, Катя убежала на кухню, там гремела посудой, ведь она теперь здесь хозяйка, приятно осознавать, что эта роль ей нравилась, а Герман взял письмо Арины Павловны…

1915 год. Запустение

Еще недавно хозяина боготворили, его дом почитали, но как быстро может все закончиться, будто проснулся утром, а ты уже в другом месте, незнакомом, тусклом, скучном. Всего-то за три недели Элизиум стали обходить и объезжать стороной все, кто хоть когда-нибудь слышал это непривычное для русских ушей название. Ведь здесь происходило нечто необъяснимое, чего не понимала сама Арина Павловна, а потому страшное.

И кто бы мог вообразить, что всего за три недели из роскошной усадьбы, славившейся благополучием, достатком и порядком, где работать за честь почитали, побегут люди? А они побежали, некоторые тайком и ночью, будто грабители на большую дорогу спешили. А кто и днем открыто, погрузив на телегу нехитрый скарб и детей, отправлялся со слезами на новое место в неизвестность, оглядываясь на прошлую сытую жизнь.

Раньше Арина Павловна проезжала в коляске по ближайшим деревням и видела детишек, весело играющих прямо на дороге, слушала, как перекликаются петухи, лают собаки, вкусно пахнет свежеиспеченный хлеб или сдобных пирогов разносится аромат, все эти прелести обыденной жизни постепенно исчезали. Перестали и гости наезжать в Элизиум, жизнь в усадьбе остановилась, и всего-то за три недели.

Вскоре ощутили нехватку прислуги и в самом доме, да что поделать, людей не заставишь днем работать, а ночью бодрствовать из-за ночных воплей. Арина Павловна, можно сказать, привыкла к данным явлениям, наполнявшим и ее душу ужасом, раздавались вопли реже, а люди бежали толпами. То затухали, то возобновлялись, то чудились близко, что особенно пугало дворню, то отдалялись.

Сергей Дмитрич был мрачен, угрюм, болезненно бледен, запустил дела, очень его подкосил побег жены. Любил ее всем сердцем, в башенке поселил, чтоб она любовалась простором вокруг, захотела жить в этом прекрасном месте, а она, неблагодарная… Арина Павловна так и не сказала хозяину, с кем бежала беспутная жена Маша, уж лучше не знать ему, без того сердце надрывал. Однажды она вошла к нему в кабинет с докладом:

— Новость у меня неважная…

— А я ничего хорошего и не жду, — сказал он. — Говори.

— Степан наш в каторгу угодил. Вор он.

— У нас что украл? — поднял на нее тоскливые и равнодушные глаза Сергей Дмитрич.

— Да ничего как будто. Но за лошадьми теперь смотреть некому. Нанять бы кого… Пока дед Горохов смотрит, так ведь стар он, силы не те.

— Никто не пойдет к нам работать, сама знаешь почему.

— Господи, когда ж это закончится? — в сердцах всплеснула руками Арина Павловна. — Мы уж все обошли: дом, деревни, поля, сады, священник освятил заодно, а не помогло. Сказывают старики, где-то поблизости дыра в самый ад открыта, да где ж она… никто не знает.

— Ад на земле, Арина. Иди, я подумаю, как с лошадьми быть.

День