Не жалею, не зову, не плачу - Владимир Колычев

– Да, ты прав. Но есть другие дома, где-то в глубокой неизвестности…

– И тебя не пугает глухомань?

– Сейчас нет, а там посмотрим… Если ты со мной будешь, чего бояться…

– Русская печка только в сказках хороша. А в жизни ее натопить надо, дров натаскать, все такое…

– Но это же не надолго. Мы освоимся, дождемся, когда Олег про нас забудет, выпишем тебе заграничный паспорт и улетим за границу…

– Надо сделать так, чтобы Олег забыл о нас в самом ближайшем будущем, – решительно сказал я. – Надо стереть ему память.

– Как?

– И как, и чем. Пулей. Свинец очень хорошо очищает память.

– До Олега нужно еще добраться.

– Что-нибудь придумаем… Допустим, ты убила меня. Как Олег об этом узнает?

– Я должна ему позвонить.

– И что дальше?

– Он сказал, что ночью твой труп вывезут.

– Кто будет этим заниматься?

– Не знаю…

– А сам он будет?

Как я понимал, Олег напрямую не участвовал в заказных убийствах. Его люди разрабатывали цель, выводили на нее меня, а сам он оставался в стороне. Возможно, у него нет в планах наведаться к Томе, чтобы забрать из ее квартиры мой труп.

– Не знаю.

– Мне кажется, он просто пришлет людей. И машину с большим багажиником… Впрочем, ты худенькая, да и я не буйвол. Думаю, наши тела уместились бы в обычном багажнике…

– Я не хочу в багажник, – испуганно мотнула головой Тома.

– Я тоже.

– И мы не будем дожидаться Олега. Мы уезжаем прямо сейчас.

Она решительно встала с постели, стала одеваться. Ее совершенно не смущал пистолет в моей руке.

– Нет, мы должны его дождаться. Я должен выписать ему расчет…

– Ты хочешь его убить?

– Нет, я хочу ему отомстить.

– За что?

– За все хорошее…

– И за Лизу в том числе… Ты ее любишь? – замерла в ожидании Тома.

– Не важно…

Ей достаточно было видеть мои глаза, чтобы все понять.

– Значит, любишь… У нее есть дети?

– Да.

– От кого?

– От Олега.

– Тогда ты не должен его убивать, – облегченно вздохнув, сказала она. – Если ты любишь Лизу, ты не должен оставлять ее ребенка сиротой… Или ты сам хочешь жениться на ней? – спросила Тома и, не желая слушать ответ, продолжила: – У тебя ничего не выйдет. За тебя возьмется милиция, за тебя возьмутся бандиты. Тебе в любом случае надо будет уносить ноги. А она не захочет ехать с тобой… Я не знаю, какую организацию он представляет, но уверена, что в материальном плане он живет очень хорошо. У него есть бизнес, квартира, и твоя Лиза не сможет от этого отказаться… У меня тоже бизнес, тоже квартира, но я смогу от этого отказаться. Уже отказалась…

Я понимал, что Тома отговаривает меня от Лизы, и знал зачем. Но в то же время она была права в том, что я не должен убивать Олега, если люблю ее. Пусть он и сволочь, но сын любит его. И Лиза возненавидит меня, если ее ребенок останется без отца… И еще я был согласен с Томой в том, что Лиза не захочет уезжать из Москвы, где я, увы, оставаться не мог…

– Ты правда хочешь уехать со мной? – спросил я.

– Не просто хочу, – уловив ход моей мысли, нежно улыбнулась она. – Я уже мечтаю о том.

– Тогда надо собираться.

Она собрала свои вещи – платья, костюмы, шубы; я помог их упаковать. Под ценные вещи и шкатулку с драгоценностями пришлось выделить целый чемодан. Триста тысяч долларов, о которых она говорила, хранились в тайнике, оборудованном под паркетным покрытием. Оттуда Тома вынула кожаный «дипломат», где, помимо денег, находилось и оружие – компактный «зиг-зауэр» и пятнадцатизарядная «беретта». Мы торопились, и я не стал выяснять, откуда у нее «стволы». Да это уже и не важно…

Перед тем как покинуть квартиру, Тома позвонила своему брату в Тверь и сказала, что теперь он здесь хозяин. Пусть живет со своей семьей и платит за коммунальные услуги. Ключи от дома она оставила соседке…

Багажник ее машины мы заполнили до отказа. Одну спортивную сумку поставили в салон на заднее сиденье. Тома села за руль, а я устроился рядом, сунув под ноги кейс с деньгами. Мы поехали ко мне домой, где я на ходу сочинил маме сказку о материально-технической недостаче в моем бывшем ротном хозяйстве, по причине чего мне следовало уехать во Владивосток. Деньги я забрал с собой, но часть оставил маме. Так начался мой отпуск, который я планировал провести в Сочи. Бессрочный отпуск. Вика будет злиться на меня, но это куда лучше, чем плакать над моим гробом…

Тома ждала меня внизу. В глазах тревожное напряжение и вместе с тем – ожидание счастья.

– Все? – спросила она.

– Нет. Надо еще выбраться из Москвы.

Машина под завязку забита вещами, в ней полно денег, но страшней всего – три пистолета, один из которых был с глушителем. Несдобровать нам, если нас остановят на посту ГАИ, обыщут и найдут оружие… Но мои волнения оказались напрасными. Мы беспрепятственно покинули город и взяли курс в наше непонятное будущее.

Девятьсот километров от Москвы, русская глубинка, тихое шоссе, затрапезное кафе у дороги. Казалось бы, какие здесь могут быть неприятности? Ну, зародыш цыпленка в яичнице – разве ж это страшно? Издержки кустарного производства, компенсированные низкой ценой за завтрак. Не возмущала меня и грязь под ногтями нечесаной официантки. Девушка хоть и неряха, но улыбается мило и даже искренне. А я мрачный как туча, и грязи у меня в душе, что дерьма в авгиевых конюшнях. Не мне судить немытую Россию… А вот рожи за дальним столом вызывали во мне приступ гнева. Три здоровенных деревенских балбеса бессовестно пялились на Тому. Жрут, ржут, тыкают пальцами в мою сторону. И девка с ними – круглолицая, пучеглазая, нос картошкой. Но эта сидит с опущенной головой, ей принимать участие в колхозно-плебейских забавах непозволительно.

Тома сидела к ним боком. Красивая, ухоженная девушка с великолепной фигурой. Она была в джинсовом костюме – чисто походный вариант, никаких вольностей в стиле. Но у нее такие длинные ноги, а джинсы так плотно их обтягивают. И сидела она боком к деревенским хамам… Озабоченное воображение могло нарисовать скабрезную картинку. Может, потому и думали они, что с Томой можно и не церемониться. И со мной, разумеется, тоже. Ведь их больше, чего им бояться?… Козлы!

Какое-то время я смотрел на рыжего увальня с наглой конопатой рожей. Я – на него, он – на меня. Хоть бы глаза отвел, нет, нахально ухмыляется. Показал на меня пальцем, что-то сказал своим, и раскатился по залу оскорбительный смех.

Тома и сама понимала, что ситуация более чем неприятная. Ела она молча, но торопливо… Вряд ли она думает, что я трус. Но и моя пассивность не может ей нравиться.