Корона для Миледи - Патриция Брейсвелл

— Мой отец, — сказал он, по-прежнему не отрывая глаз от брата, — велел епископу и всему лондонскому духовенству возносить молитвы о его выздоровлении. Эдвард, ты слышишь? Весь Лондон сейчас молится за тебя.

Она тоже молилась за Эдварда, но ее молитвы исходили из ожесточенного горем сердца, и Бог на них не отвечал.

— Наверное, Господь услышит их, — сказала она. — Меня он не слышит.

Обида, загнанная вместе с горькими слезами вглубь сердца, вдруг прорвалась наружу.

— Почему Бог так жесток? — возроптала она, в бессилии ударяя сжатыми кулаками по своим коленям.

Ей хотелось рыдать, но она не доставит Богу такой радости.

— Почему он наказывает безвинных детей за грехи других?

Этельстан услышал отчаяние в ее голосе, и у него сжалось сердце. Она — жена его отца, и посему он заставлял себя относиться к ней со строгим почтением, не выказывая ни жалости, ни сочувствия. Но сейчас ему это было не под силу. Горестный взгляд ее красных от усталости глаз был прикован к Эдварду, но ему пришло на ум, что она могла также думать и о своем потерянном ребенке. Если Бог жесток, то Эмма — такая же жертва его жестокости, как и бедный Эдвард. Она утратила собственное дитя и теперь живет в страхе потерять мальчика, которого приняла как собственного сына.

Он подыскивал слова, которые могли бы ее утешить, но что он мог знать о помыслах Бога? Он воин, а не церковник. Его долг — сражаться, а с делами божественными пусть разбираются священники. Только как можно сражаться и побеждать, если на то нет воли Всемогущего? Как хотя бы распознать вмешательство провидения в мире, погруженном во мрак и страдание?

Однако Эмма сейчас нуждалась в утешении, каким бы неуклюжим оно ни было.

— Мы — инструменты мщения или милосердия в руках Божьих, так ведь? — мягко спросил он Эмму и взял ее ладонь в свою. — И если вы ищете руку провидения в болезни Эдварда, то взгляните на руки, которые облегчают его страдания и заботятся о нем с материнской лаской.

Впрочем, ее это не сильно успокоило. Она покачала головой, выдернула свою руку и вновь принялась ухаживать за Эдвардом. Лицо его брата теперь не горело румянцем, а было неестественно бледным в дрожащем свете огонька свечи. А если Эдвард умрет? Он никогда особенно не задумывался о смерти, хотя слышал великое множество проповедей, в которых красноречиво изображалась судьба смертных. Тем не менее ему трудно было примириться с мыслью о том, что Эдвард может уйти, ведь он всего лишь мальчик. Казалось невозможным, что он может умереть. И все же дети, даже дети королей, умирают. Его собственный отец был единственным из трех братьев, кто дожил до зрелых лет.

Непрошенными в его сознании возникли слова прорицательницы из Солтфорда. Она предсказала, что ему не суждено унаследовать королевство своего отца. Он не мог понять, как такое может случиться, если только он не умрет раньше отца. Может, она именно это пыталась донести до его сведения? Может, в этом состоит воля Божья, его судьба, так же, как и судьба Эдварда?

Он энергично потер лицо ладонями, стремясь прогнать эти жуткие мысли. И в это же мгновение Эмма негромко вскрикнула. Открыв глаза, он увидел, что она, подавшись вперед, положила ладони на грудь Эдварду.

— В чем дело? — требовательно спросил он, каменея от дурных предчувствий.

— Я не знаю! — воскликнула она. — Что-то случилось. Маргот!

В мгновение ока из тени появилась пожилая нормандская матрона и отогнала их от кровати. Она склонилась над Эдвардом, приблизив свое ухо к его рту, затем коснулась пальцами его шеи. Этельстан затаил дыхание.

Боже праведный, неужели его мысли о смерти привлекли ее к брату?

Когда старая нянька позвала слугу и, обернувшись к Эмме, положила руки на плечи королеве, по его спине пробежал холодок. Этельстан закрыл глаза и сквозь туман скорби и отчаяния слушал, как старуха что-то тараторит на нормандском диалекте французского. И хотя он не понял ни слова, он знал, что Эдвард умер.

Тяжело вздохнув, он открыл глаза и увидел перед собой Эмму, чье лицо светилось от радости. Она взяла его за руку.

— Горячка отступила, милорд, — сказала она. — Господь в конце концов услышал наши молитвы.

Он посмотрел мимо нее туда, где лежал Эдвард, который крепко спал, несмотря на то, что женщины принялись менять его мокрую смятую постель.

— Неужели это правда? — спросил он, не веря своим ушам. — Могла ли так быстро отступить его болезнь?

— Ему еще далеко до выздоровления, — прошептала Эмма, — но Маргот говорит, что теперь он пойдет на поправку.

Она улыбнулась, однако в глазах у нее стояли слезы.

— Возможно, он услышал вас, когда вы с ним заговорили, и ваш голос вернул его нам. Он ради вас готов на все. Вы его герой, вы знаете об этом?

Этельстан покачал головой, гадая, что еще Эмме известно об Эдварде, что не известно ему. Она все еще сжимала его руки, а он, в свою очередь, совсем не хотел, чтобы она их отпустила. Ему хотелось привлечь ее к себе и заключить в объятия, как будто он имел на это право. Но такого права у него не было, и сознание этого было причиной его мучений, поэтому он высвободился, нахмурившись.

— Моей заслуги в этом нет, — сказал он. — Его спасла ваша забота, и так я и сообщу отцу.

Он снова взглянул на кровать.

— Утром я выезжаю в Лондон. Могу я еще раз повидаться с ним перед отъездом?

— Конечно, — ответила она. — Но, возможно, он будет спать, когда вы придете. Почему бы вам не послать весть с нарочным вашему отцу? Эдварду пошло бы на пользу, если бы вы какое-то время, пусть и недолго, побыли рядом.

— Я не могу остаться. Король велел мне возвращаться в Лондон завтра.

Этельстан видел, что его резкий ответ ранил ее, но не в его силах было притупить острие навсегда разделившей их, словно клинок меча, обязанности повиноваться.

— Да, конечно, милорд, — сказала она сдержанно. — Тогда желаю вам спокойной ночи.

Кивнув ей, он быстро вышел из комнаты. Ему невыносимо хотелось остаться, но это было бы воистину непоправимой ошибкой.

Как только Этельстан ушел, Эмма ощутила такую пустоту и холод, словно была колоколом, который лишили языка. Она страстно желала бежать за ним, оказаться в его объятиях, ощущать тепло и силу его рук, снова почувствовать утешение от его прикосновения. Но ей не было места в объятиях Этельстана, так как он ей не муж и никогда им не будет.

Тут же рядом с ней выросла Маргот, уговаривая ее лечь поспать, но было еще кое-что, что она должна была перед этим сделать. Поплотнее закутавшись в шаль, она позвала слугу с факелом и пошла за ним через несколько переходов в маленькую часовню, которую обустроила первая жена Этельреда. Эмме здесь не очень нравилось, так как та была не намного больше обычной кладовой, и здесь не было ничего, что приносило бы отдохновение измученной душе. Тем не менее сегодня она сюда пришла и, опустившись на колени перед алтарем, зашептала благодарственную молитву за спасенную жизнь Эдварда, прося у Господа прощения за свои сомнения и грехи. А еще она дала обет. Более она не будет уклоняться от исполнения обязанностей супруги Этельреда и его королевы и скрепит свое сердце от искушений.