Последние из Валуа - Анри де Кок

– Полноте!

– Да, гасконец. Он рассмешил сеньора де Бомона уж и не помню какой шуткой, и тот отпустил его на все четыре стороны.

– Правда? Вот так повезло парню!

– Еще как повезло, потому что, говоря между нами, я уже пообещал себе поймать его после пляски где-нибудь в уголке…

– Но так и не поймали?

– Нет, и очень о том сожалею. Не нравится мне, когда одного отпускают там, где уже покарали пятьдесят таких же. Я нахожу это в высшей степени несправедливым. А вы как полагаете?

– Полностью с вами согласен.

Произнося эти слова, Орио украдкой взглянул на Тартаро.

Солдат, который в эту секунду открывал девятую бутылку, и глазом не моргнул.

– Значит, – продолжал оруженосец, – за исключением этого гасконца…

– За исключением этого гасконца, все прыгнули. Все мужчины. О, мы никогда не подвергаем этому упражнению женщин! Это было бы неприлично, понимаете? А для барона дез Адре нормы приличия – превыше всего.

– Господин де Ла Мюр и его сыновья тоже прыгнули?

– А как же!

– И… граф Филипп де Гастин?

– И граф Филипп де Гастин.

– Вы в этом уверены?

– Уверен ли я?.. Ха-ха!.. Вы еще спрашиваете! Да я видел, как он полетел вниз, как вижу сейчас вас, сидящего передо мной, дорогой сударь! Он даже повел себя совсем не так, как подобает себя вести знатному вельможе, которого все считали храбрецом, этом граф!

– Что же такого он сделал?

– Выкинул дурную шутку: падая, потащил за собой одного из наших людей, которого сам же и попросил подтолкнуть его.

– Хе-хе… А шутка-то вовсе не дурная!

– Вы полагаете? Полноте! Этот бедняга-то в чем был виноват? Вот если бы на его месте оказался сеньор де Бомон… или господин Сент-Эгрев… или же я… в добрый час!

– Да, вы трое этого заслуживали больше. Особенно господин Сент-Эгрев. На месте графа де Гастина я бы утянул за собой в пропасть именно господина Сент-Эгрева!

Сент-Эгрев, который делал вид, что не участвует в разговоре, при этих словах Орио вновь нахмурился.

– Так, говорите, господин оруженосец, вы бы увлекли в пропасть именно меня?

– Да, господин шевалье, – ответил Орио. – Именно вас.

– Но из-за чего такое предпочтение, позвольте полюбопытствовать?

– О, единственно из-за желания убедиться, что вы до конца сохраните вашу наглость.

– Так вы находите меня наглым, господин оруженосец?

– Наглым до невозможности, господин шевалье… Эта наглость проявляется у вас во всем – в тоне, физиономии, манерах. Вы столь наглы, что теперь, когда господин капитан Ла Кош, человек, в отличие от вас, порядочный и любезный, предоставил мне те сведения, которые мне были нужны, я не могу устоять перед удовольствием преподать вам урок обходительности. Урок, на который вы, вероятно, не согласитесь. Хе-хе!.. Сейчас ведь с вами нет барона дез Адре и пятидесяти вооруженных солдат! Что ж, сейчас мы увидим, обладаете ли вы смелостью хоть на четверть от вашей заносчивости, господин шевалье Сент-Эгрев? Я к вашим услугам и готов вас проучить. Я не нравлюсь вам – вы не нравитесь мне. Мы инстинктивно это чувствуем с того самого момента, как встретились тогда, в Ла Мюре. Вы имеете в свидетелях капитана Ла Коша, я – моего юного друга, солдата Фрике, так, может быть, выйдем куда-нибудь, чтобы выяснить, за кем из нас останется последнее слово в эту нашу вторую встречу?

Тартаро перестал пить. Он смотрел на оруженосца графини Гвидичелли, слушал его речи, и не верил ни глазам своим, ни ушам.

Еще несколько минут назад – как мы уже сказали – смиренный до пресмыкательства перед заместителями барона дез Адре, Орио вдруг распрямился.

Положив руку на эфес шпаги, теперь он смотрел на Сент-Эгрева с пренебрежением, уничтожал его – своим голосом, взглядом, презрением.

Шевалье побледнел, столкнувшись с этой внезапной трансформацией, которой он, вероятно, не ожидал. Однако же он медленно встал и, обращаясь к Ла Кошу, с ухмылкой промолвил:

– Ты слышал? Теперь, когда он добился от тебя всего, чего желал, он сбросил маску. Глупец тот, кто не понял, что этот человек – враг.

– О, нет, – ответил Орио, – я отнюдь не враг – ни вам, господин Сент-Эгрев, ни уж тем более капитану Ла Кошу. Просто не в моем характере сносить грубость. Вы оскорбили меня дважды. Это уж слишком!

– Не беспокойтесь, – сказал Сент-Эгрев. – Возможности пережить подобное в третий раз у вас уже не будет. Ты идешь, Ла Кош? Этот сударь обещает преподать мне урок – я, в свою очередь, намерен проучить его. Осталось лишь выяснить, кто из нас двоих лучший учитель.

Ла Кош высморкался. Предвкушение битвы всегда было ему по душе.

Тем не менее, симулируя примиряющий тон, он промолвил:

– О, господа, да стоит ли драться из-за пустяка!

– Довольно! – сухо сказал Сент-Эгрев.

– Да, довольно! – повторил Орио.

– Хорошо-хорошо! – воскликнул капитан. – Умолкаю, дети мои… Раз уж это вас так забавляет, деритесь. Я не против!

И вразвалочку подойдя к столу, за которым по-прежнему сидел Тартаро, он сказал:

– Если господин Фрике того пожелает, мы могли бы расписать партеечку и на четверых.

Тартаро уже собирался ответить: «Охотно!», но его остановил окрик Орио.

– Нет! Это личная ссора. Господин Фрике к ней не имеет никакого отношения.

И в то время как Сент-Эгрев и Ла Кош первыми выходили из зала, Орио, подхватив гасконца под руку, добавил вполголоса:

– Или я сильно ошибаюсь, мой юный друг, или у вас тоже имеются причины еще больше моего не любить этих людей? Но, хотя я и уверен, что убью шевалье, произойти может всякое… И в этом случае вы должны остаться в живых, дабы оказать мне одну услугу.

– Будь по-вашему! – сказал Тартаро и мысленно заключил:

«Мне ведь советовали быть благоразумным. Графу Филиппу де Гастину будет больше пользы от меня живого, нежели мертвого. И, в конце-то концов, достаточно будет и того, что господин Орио, возможно, лишит господина графа удовольствия вспороть живот одному из этих мерзавцев в Париже; со вторым мы сможем поквитаться и позднее».

Четверо мужчин, попросив трактирщика проследить за тем, чтобы их не побеспокоили, направились к месту, на которое вышеупомянутый трактирщик указал как на наиболее подходящее для выяснения отношений.

В конце сада располагался утоптанный пустырь, покрытый тенью развесистых кленов, куда жители Визиля по воскресеньям приходили поиграть в кегли.

Внезапно гасконец заметил, что на лицо шедшего рядом Орио легла легкая тень.

– Уже жалеете о том, что все это затеяли, сударь? – спросил Тартаро.