Последние из Валуа - Анри де Кок

– Доктора? Не стоит. Мне уже ничто не поможет. Чувствую, что протяну еще минут двадцать, не больше. Сам виноват! Я должен был предвидеть то, что случилось… А вороньё?.. Я же тебе говорил! Ох, как больно!.. Уж лучше я умру на этом самом месте… Скажешь трактирщику… Но прежде, и скорее поройся в кармане моего камзола, Фрике… Фрике… Тебя ведь на самом деле зовут не так, верно? Ты ведь тот солдат, которого барон дез Адре пощадил в Ла Мюре?.. Но какое мне до этого дело… Кем бы ты ни был, ты храбрый парень и… Так вот: найди в кармане записную книжку, раскрой и положи рядом со мной, на траве, чтобы я мог черкнуть пару слов… Эта записная книжка… ты ведь отвезешь ее моей госпоже, графине Гвидичелли, правда?

– Графине Гвидичелли, которая живет?..

– В Париже… на улице Сент-Оноре… в доме Рене, парфюмера королевы-матери.

– Хорошо.

– Карандаш… Дай мне карандаш…

– Вот, держите.

– Ах, как же больно!.. Графиня Гвидичелли отомстит за меня, не беспокойся… Расскажешь ей подробно, что здесь случилось… всё!..

– Конечно-конечно…

– И она тебя вознаградит… о, щедро вознаградит за то, что ты сделаешь… для нее… и для меня… А теперь приподними меня, чтобы я мог писать.

Тартаро повиновался, и Орио смог черкнуть несколько слов на одном из листков. Изнуренный этим усилием, он откинулся назад и уже не двигался. Он умирал. Тем не менее он сумел еще прошептать:

– Записная книжка… графине Гвидичелли… обещаешь?.. В другом моем кармане… кошелек… сто золотых экю… Десять экю – трактирщику, за место на кладбище… Остальные – тебе… Возьми лошадей на почте, чтобы побыстрее добраться до Парижа… Спасибо…

Глаза итальянца, смотревшие прямо в глаза Тартаро, заволокло пеленой, грудь его конвульсивно затряслась, и он испустил последний вздох.

Тартаро взял записную книжку. Вот что он в ней прочитал:

Говоря, что Тартаро прочитал вышеупомянутые строки, мы несколько преувеличиваем; по правде сказать, он лишь догадался об их значении, и то не без труда, так как не знал итальянского.

«Госпожа, – писал Орио своей хозяйке, – граф Филипп де Гастин действительно мертв; я пал от рук тех самых людей, которые убили и его.

Прощайте».

– Что бы все это могло означать? – прошептал Тартаро после того, как ему удалось разгадать смысл этих двух строк. – И почему эта графиня Гвидичелли так жаждет знать, действительно ли мертв граф Филипп де Гастин?

Гасконец на какое-то время задумался.

– Ба! – промолвил он наконец. – То, чего не понимаю я, наверняка поймет господин Филипп!.. Поспешим же к нему… Почтовые лошади? А почему бы и нет? Как-никак средства мне теперь позволяют… О, но Фрике? Настоящий Фрике?.. Да у меня его купят в этом трактире! Опять же выгода!.. Где кошелек с сотней золотых экю? Вот он!.. Десять, двадцать, сорок, шестьдесят, сто. Все точно. В дорогу! Хе-хе!.. Будет что рассказать господину Филиппу де Гастину! Эта итальянская графиня, которая аж сюда послала оруженосца расспросить о нем… Эти двое разбойников из числа друзей барона дез Адре, которые направляются в Париж… Определенно, господин Филипп не сильно расстроится, что и тот и другой остались живы. Право убить их принадлежит ему, и лишь ему одному! Но действительно ли они уехали, господин капитан Ла Кош и господин шевалье Сент-Эгрев? Черт возьми! Нужно быть начеку!

Тартаро не следовало беспокоиться: Сент-Эгрев и Ла Кош покинули трактир сразу же после дуэли. Гасконец на скорую руку уладил дела с хозяином заведения, расплатившись как за завтрак в обществе оруженосца – о судьба! теперь ему, приглашенному, приходилось платить за трапезу! – так и за погребение вышеупомянутого оруженосца.

– Следует ли отслужить мессу во имя упокоения души этого несчастного господина? – спросил трактирщик.

– Да-да, – ответил Тартаро, – пусть отслужат. Он мне не говорил об этом, умирая, но думаю, что ему бы это понравилось… Вот вам за мессу. Только без шуток, друг! Смотрите не прикарманьте эти деньги!

– За кого господин меня принимает? Я честный человек.

Хозяин «Образа святого Иакова» действительно был очень честным человеком и, как мы видим, совсем не любопытным, не бестактным. Когда ему платили за то, чтобы похоронить кого-нибудь, он даже не интересовался, от чего этот человек умер.

И, как того и хотел Тартаро, он забрал себе и Фрике. Продавец потерял на этом лишь пять пистолей. Отличная сделка!

Уточнив, где находится почтовая станция, гасконец удалился, не слишком, впрочем, поспешая, – догонять Сент-Эгрева и Ла Коша теперь в его планы не входило.

– Эй! – прокричал ему вослед трактирщик. – А имя умершего, милый человек? Вы забыли назвать мне имя умершего. Это нужно для мессы.

– Орио! – был ответ Тартаро.

– Глорио! – послышалось хозяину «Образа святого Иакова». – Хорошо!

Так, под вымышленным именем, и был погребен на кладбище Визиля оруженосец Тофаны.

Возможно, так было и лучше для его бренных останков.

На протяжении всей своей жизни он творил лишь зло – пусть уж никто не узнает, где он упокоился после смерти.

Как мы уже сказали, Сент-Эгрев и Ла Кош покинули трактир «Образ святого Иакова» тотчас же после убийства оруженосца Тофаны. Мы должны также отметить, что, отдаляясь от места своего преступления, шевалье и капитан долгое время скакали, как угорелые, не произнося ни слова.

Каким бы ты ни был мерзавцем, привыкшим, по роду занятий или же по велению души, убивать людей, испытывая не больше угрызений совести, чем какая-нибудь муха, в глубине того, что служит тебе сердцем, после убийства всегда что-то переворачивается.

Это длится всего несколько мгновений, но в течение этих нескольких мгновений это что-то не дает тебе покоя, тебя раздражает, и, чтобы избавиться от этого ощущения, ты нуждаешься в движении. Когда под рукой есть хорошая лошадь, мчишься куда подальше. Тебе нравится смотреть, как мимо пролетают деревни и поселки – все время обновляющиеся, они успокаивают. В лицо дует ветер, который освежает.

Первым почувствовал себя в своей тарелке Ла Кош. Несколько мгновений размолвки с совестью длились двадцать минут – этого было достаточно. Теперь совесть должна была умолкнуть.

– И чего это, – сказал он, потянув за уздечку, дабы замедлить скорость аллюра лошади, – мы так несемся?