Ярче солнца - Бет Рэвис

Глажу его предплечья, провожу ногтями по крошечным волоскам на коже. Под моими прикосновениями его мышцы каменеют, и он прижимает меня еще сильнее. Мои ладони пробегают по его плечам, смыкаются на затылке, и я вплетаю пальцы в его волосы.

Эти прикосновения словно утоляют во мне какую-то жажду — напоминают, что он настоящий, хотя сегодня я его едва не потеряла.

Сжимаю сильнее и подтягиваю себя еще ближе к нему. Его рука скользит по моей спине, притягивает меня за бедра.

Старший прерывает поцелуй и смотрит мне в глаза. Могу только представить, на что мы похожи: катаемся по траве у пруда, будто сейчас Сезон. Но мне все равно. Все не так. Сезон — это бездумные, неосознанные, бесчувственные телодвижения. А сейчас…

Старший, подняв руку, убирает прядь волос мне за ухо: я закрываю глаза и наслаждаюсь прикосновением. Чувствую давление его пальцев на коже — он снова притягивает меня для поцелуя.

И я тянусь к нему.

На этот раз выходит нежнее. Медленнее. Мягче. Теперь я чувствую его губы, а не голод.

Сосредоточиваюсь на теле, прижатом к моему. Кладу руку Старшему на грудь — сердце колотится так сильно, что я чувствую его биение не хуже, чем свое собственное.

Потом рука соскальзывает ниже. Его туника задралась сбоку, и я провожу пальцами по полоске кожи над бедром.

У Старшего вырывается стон, глубокий гортанный звук откуда-то из самой груди. Его руки скользят по моим спутанным волосам на плечи и мягко отстраняют. Но мы по-прежнему касаемся ногами под водой.

Вдруг он рычит, ударяя себя по шее.

— У меня нет на это времени!

Уязвленная, я отшатываюсь, но тут замечаю, как он наклонил голову. Его кто-то вызывает.

— Извини, — сразу же реагирует Старший, снова придвигаясь и заглядывая мне в глаза. — Звезды, Эми, прости меня. Просто… смерть Марай, да еще планета и… космос побери!

Мои глаза изумленно распахиваются, но Старший снова стучит себе по шее.

— Что? — гавкает он.

Медленно сажусь — теперь лежать стало неуютно. Старший слушает свой вай-ком, я пялюсь на гладкую поверхность пруда.

Понятия не имею, чего хочу. Я сказала Виктрии, что любовь — это выбор, а себе — что не обязана выбирать Старшего. Но мне никогда не забыть: когда его сердце перестало биться, мое остановилось тоже.

Она кажется такой грустной и одинокой, такой покинутой — и покинул ее я, хоть и по-прежнему сижу рядом на берегу пруда. Не стоило ее целовать. Это было как попробовать десерт до ужина — голод только усилился. Но я ничего не мог с собой поделать. Не знаю, почему Эми так на меня действует. Я ничего не могу поделать.

Но должен был. Учитывая, сколько у нас сейчас проблем, думать о поцелуях Эми надо в последнюю очередь. Я должен сосредоточиться на плане, а Эми — понять, чего она хочет. Я вижу в ее глазах немые вопросы, вижу, как она мучается от неспособности определить, что происходит между нами.

Она сидит молча, не глядя мне в глаза, и щеки у нее почти такие же красные, как губы.

Ее губы.

Нет.

Отворачиваюсь от нее. И от ее губ.

— Как там все? — спрашивает она тихо.

В груди поднимается звериный рев, и приходится потрудиться, чтобы проглотить его. Как там все? Рядом с ней я теряю голову, вот как! Я так ее хочу, что желание перекрывает все остальное, все остальные мысли в голове, все инстинкты, все барьеры. Желание пожирает меня — и мне страшно, что после меня оно примется за нее.

— Я про корабельщиков, — добавляет она, когда я не отвечаю. — Как они отреагировали на новости о планете?

Хмурюсь. Очевидно, Эми решила игнорировать все, что только что случилось, или я отпугнул ее своими перепадами настроения. Вот гадство. Вцепляюсь пальцами в волосы и дергаю за спутанные пряди, пытаясь вытянуть оттуда хоть какие-нибудь связные мысли.

— Они проводят тесты, — говорю я. — Если все укажет на то, что Центавра-Земля пригодна для жизни, то посадки, возможно, придется ждать всего несколько дней.

Эми сощуривается.

— Возможно?

Если б могла, она бы прямо сейчас посадила корабль.

— Эми, — говорю я осторожно, — мы не можем просто опуститься на Центавра-Землю. Нужно убедиться, что это безопасно.

— Какая разница? — всплескивает руками она.

— Мне есть разница. Я беспокоюсь о каждом жителе корабля.

— Но ведь все это займет только пару дней, да? — спрашивает она.

Может быть. Если нам повезет.

— Конечно!

— Тогда ладно, — выдыхает Эми. — Я волновалась… Чем раньше сядем, тем лучше.

— Не так уж тут плохо. — Отвращение в ее голосе меня задело.

Эми поднимает изумленный взгляд.

— Люди звереют. Марай убили.

— Без фидуса, — оправдываюсь я, — люди… они думают… они делают…

— Заткнись. — В голосе Эми звучит холодная ярость. — Есть хорошие люди. Есть плохие. Фидус ничего не меняет. Он просто скрывает хорошее и плохое под завесой бездумности.

— Но… — начинаю я, но решаю оставить эту мысль при себе: возможно, хорошее и правда стоит скрыть, если плохое скроется вместе с ним.

Марай бы так и подумала.

— Вода очень спокойная, — говорит Эми.

Я даже не пытаюсь скрыть изумление. Вот так, значит, да? Мы дошли до того, что можем целоваться до потери пульса, потом обсуждать убийства, и в итоге она переводит разговор на долбаный пруд?

— Разве там нет рыбы? — добавляет она.

Рыбы. Идиотской рыбы. Мы не расписываем стены таблицами, не устраиваем дежурства, не пытаемся выследить убийцу. Похоже, когда умирают не ее люди, а мои, ее это не очень-то заботит.

— Нет тут рыбы, — рычу я, вставая. — Уже нет.

Эми смотрит на меня с удивлением.

— Ты расстроен.

— Космос побери, Эми, конечно, я расстроен! — Она вздрагивает от моего крика. — Прости. — Провожу пальцами по волосам. — Извини. Просто… да. Я очень расстроен.

Она тянется к моей руке и открывает рот, чтобы что-то сказать, но прежде чем ей это удается, нас прерывает голос.

— О, простите, — говорит Лютор. — Не хотел мешать.

Хотя его лицо остается бесстрастным, взгляд задерживается на открытой полоске кожи у меня на поясе. Я дергаю рубашку вниз с такой силой, что запоздало думаю, не прорвут ли пальцы ткань ручной работы.

— Чего ты хотел, Лютор? — спрашивает Старший раздраженно. Не знаю, почему он так неприветлив — то ли потому, что Лютор прервал нас, то ли потому, что он знает, как тот близок к Барти и его революционным идеям. Потом он поворачивается к нему. — Звезды, Лютор, что с тобой случилось?!