Сибирская трагедия - Дмитрий Барчук

Вернувшись с Алтая, я застал Григория Николаевича энергичным и даже помолодевшим.

– Поздравьте меня, Пётр Афанасьевич, я окончательно освободился из брачной неволи и теперь снова являюсь женихом, но работа не оставляет мне никакой возможности для устройства личной жизни, – пошутил Потанин и развернул полотнище, разделенное по диагонали на две части – белую и зеленую.

– Это теперь государственный флаг автономной Сибири. Конференция областников утвердила его. Верхняя – зеленая – часть символизирует собой сибирскую тайгу, а нижняя – белая – снега сибирские, – пояснил он и тут же посетовал: – Жаль, в пятом году мне не удалось убедить Римского-Корсакова[99]сочинить музыку для сибирского гимна!

Недоумение появилось на моем лице. Зачем нужен Сибири государственный флаг, если после Февральской революции областники признали демократический республиканский центр в лице Временного правительства, сняли прежние сепаратистские лозунги и приняли участие в автономном и федеративном переустройстве России?

– Разве что-то изменилось за время моего отпуска?

Он насупился, видимо, обдумывая важную фразу.

– Революция уплотняет время. На что раньше требовались годы, даже десятилетия, сейчас происходит за считанные дни. И среди нынешних министров нет единого мнения относительно будущего Сибири. Некоторым покоя не дают Сибирские Соединенные Штаты, мучает страх отпадения какой-нибудь части от бывшей империи. Пока большинство министров – люди вменяемые, с ними можно договариваться, они поддаются убеждению. А вот большевики… – Григорий Николаевич задумался. – Эти – централисты еще похлеще царских чиновников. У них вся партия построена на деспотических началах, и они хотят государство сделать таким же. Представляете, что тогда будет? Целые области, находящиеся на периферии, а Сибирь в первую очередь, лишатся участия в законодательной жизни. В столице создадут одну палату из 600 членов (конечно, большевиков), которая и будет править государственным кораблем. А нам, как обладающим «несовершенным умом», большевики скажут: ваша автономия не простирается дальше тротуаров и уличных фонарей. О выделении каждой области ее доли из государственных финансов можно будет забыть. Все доходные статьи центральное правление заберет себе. Мы как были людьми второго сорта, нищими, выпрашивающими подачки, так ими и останемся. Они готовят такой же строй, как и низвергнутый монархический. Если проекты Ленина осуществятся, то наша жизнь снова окажется в железных тисках. В ней не найдется места ни для самостоятельности отдельных личностей, ни для самодеятельности общественных организаций. Мы только якобы будем строить жизнь своего отечества, на самом деле за нас будет думать кто-то другой, сочинять для нас законы и опекать нашу жизнь даже по мелочам.

Старик вновь ушел в себя, а потом заговорил так же внезапно, как и умолк:

– Какой-то философ предсказывал, что в будущем человечество уничтожит все естественные реки, выпрямит русла и превратит их в каналы, одетые камнем. Большевики хотят так же выпрямить людей. Они ставят доктрину, выработанную человеческим умом, выше жизни. Большевизм не доверяет анархии и многообразию жизни. И этим он ужасен, ибо противостоит самой природе, самой жизни…

Потанин хотел сказать еще что-то. Он вообще любил возвращаться к теме, посмотреть на нее под другим углом зрения, подвести солидную доказательную базу. Но в комнату стремительно вошел редактор «Сибирской жизни».

– Григорий Николаевич! Вы только послушайте, какую резолюцию приняло собрание грузчиков! – обратился он прямо с порога.

Я встал, чтобы поприветствовать Полининого дядю, и он меня наконец заметил.

– Здравствуйте, Пётр Афанасьевич. Как Поленька? Как отдохнули?

Я сказал, что все хорошо. Но Андреев меня уже не слышал, а негодовал по поводу «гнусной клеветы».

– Вот что заявили грузчики: «Требовать немедленно от всех революционных организаций постановления о закрытии преступной, черносотенной, контрреволюционной газеты «Сибирская жизнь» и ареста ее подозрительных агентов. Если же организации этого не сделают, то мы сами с оружием в руках закроем контрреволюционную газету». Вы, конечно же, догадываетесь, под чью диктовку это написано? Но каковы демагоги?! Всё перевернули с ног на голову! За свои социалистические взгляды я заплатил изгнанием с государственной службы, тюрьмой и трехлетней ссылкой. А какие-то неизвестные личности, безликие «представители» разных комитетов и советов, пришпилив на себя красные бантики и завернувшись в тоги демократов, смеют меня обвинять в контрреволюционной деятельности! Господин Ленин и его соратники как-то странно понимают слово «свобода». Для них это свобода совершать убийства, грабежи и кражи, свобода лгать и передергивать в печати, бесчинствовать, арестовывать кого вздумается. Такой анархический большевизм, Григорий Николаевич, до добра не доведет. Он угрожает гибелью нашему отечеству. Если мы их не остановим, то нам грозит обнищание, одичание и застой!

– Сдается мне, что мы еще натерпимся от этих господ-товарищей, – заметил Потанин. – Для Сибири они могут стать страшнее царских опричников. Эти выходцы из Европейской России попали сюда не по доброй воле, а в кандалах и по этапу. Они такие же навозные, как и их предшественники, только еще хуже, потому что обозлены на наш край, ведь натерпелись здесь лиха. Сибирь они воспринимают как страну ссылки и каторги, и в силу своего печального опыта не могут воспринимать ее иначе, – заметил старый провидец и обратился ко мне. – Вот ответ на ваш вопрос, Пётр Афанасьевич. Когда метрополия агонизирует, то колонии вовсе не обязательно повторять ее печальную судьбу. Сибирский областнический съезд надо проводить обязательно.

Потанин задумался. Мы с Андреевым уже собрались уходить, как хозяин неожиданно спросил:

– Как фамилия того следователя, что Сенат прислал в Иркутск еще в XVIII веке? Он еще творил невообразимые бесчинства…

– Крылов, если мне не изменяет память, – ответил редактор.

– Точно, Крылов, – согласился Потанин. – По спирали развивается наша история. Большевики очень напоминают мне того господина…

Предшественник

Наброски к портрету одного царского следователя из архива Г. Н. Потанина

Царским указом 1754 года было ограничено право винокурения одним сословием дворян. Купцам курить вино запрещалось. Но в Сибири дворянства не было, и этот закон сначала на нее не распространялся. В Сибири монополию на прибыльную торговлю вином получил петербургский генерал-прокурор Глебов, снявший в аренду все кабаки и каштаки[100]огромного края.

В Иркутск исполнять его указания прибыл следователь Крылов. Первым делом он укрепился в своей квартире, устроил у себя гауптвахту, окружил себя солдатами, стены своей спальной комнаты увешал разным оружием, спать ложился не иначе, как с заряженным пистолетом под подушкой.