Горизонт в огне - Пьер Леметр

Как-то три месяца назад это послужило поводом для объяснения с матерью, когда Мадлен задумала, чтобы Влади помогала в его обучении, лежащем целиком на ее плечах.

– Ну не знаю, пусть хотя бы повторяет с тобой выученное наизусть… Она не говорит по-французски, но может же сделать усилие или нет?

– Нет, м…мама, она н…не м…может.

Поль попытался сменить тему, но если уж у матери было что-то на уме!..

– Пусть читает, как слышит! Даже если не понимает, она же может хотя бы проверить…

– Нет, м…мама, она н…не м…может.

– Хотелось бы знать почему.

Тогда Полю пришлось с неохотой сказать:

– П…потому что Влади н…не умеет ч…читать.

Десятки раз Мадлен видела, как девушка устраивалась, часто по просьбе Поля, с «Król Maciuś pierwszy», историей короля Матиуша Первого, и ничего не заподозрила. Поль, обладавший более тонким и тренированным слухом, заметил, что от чтения к чтению некоторые страницы звучат по-разному. Какие-то выражения повторялись, как часто бывает в сказках, но в остальном Влади не читала историю, а рассказывала ее, произвольно листая страницы книги, которую не способна была прочитать.

В библиотеке Влади двумя пальцами брала книги, которые он просил, и со скучающим видом приносила их, как будто не понимая, как таким можно интересоваться.

Поль посещал несколько библиотек в Париже. Я говорю «несколько», потому что Поль точно знал, чего хотел, и ему часто приходилось менять учреждения, чтобы удовлетворить свой интерес. Ни в одном из них не было легкого доступа для инвалидной коляски, Влади поднимала и спускала его с этажей, перенося мальчика на руках! Теперь он опустошал не только полки с музыкой и оперой, у него появились разнообразные интересы. Если он находил общий язык с каким-нибудь сотрудником, то не стеснялся просить принести ему газеты, периодику и журналы, которые им были не нужны, из них он вырезал статьи, Поль стал очень искусен.

Заметив это, Мадлен испытала и гордость, и счастье. Наверное, ему надо учиться? Можно ли посещать университет в инвалидной коляске?

– Нет, с…спасибо, м…мама, и т…так все в п…порядке.

Мадлен не понравились эти замашки денди. Со средствами, которыми они теперь располагали, Поль не мог рассчитывать на жизнь рантье, а мать не была вечной. Надо сказать, она не слишком отчетливо понимала, чем он занимается. Она смотрела на стопки книг, взятых в библиотеке, и не могла найти логику. Поль обладал эклектичным умом, конечно, но была в его любопытстве какая-то горячность, поспешность, непонятная ей.

Однажды днем, когда он отправился в библиотеку Святой Женевьевы, Мадлен долго кружила по гостиной, готовясь сделать постыдную вещь, но побороть себя не могла.

Она вошла в спальню Поля, нашла его тетради, химические формулы, а еще коллекцию рекламных вырезок из газет и журналов. Мадлен ужаснулась, обнаружив рекламу женских товаров («Кто говорит „красивые зубы“, говорит „Дентол“»…), общим в которых были девушки в нижнем белье («Истинно современные женщины носят комбинации „Нилар“») в восторге от самих себя («Она похудела благодаря таблеткам „Галтона“!»)… Она застыла, увидев рекламу продукта под названием «Жиральдоз» для женской интимной гигиены, ее взору предстала полуодетая барышня (чтобы донести свою мысль, все эти девушки начинали с того, что снимали одежду), а для эликсира «Кинтонин»: «Весна отбирает у вас силы? У вас тоска и вялость…» Ах, как она грустна, эта беспечная девушка, иллюстрирующая ситуацию! Кто бы не захотел утешить такую, с этими светлыми волосами, курносым носиком и потерянным видом, привнести в ее жизнь радость! «Кинтонин: девочка становится девушкой…» Еще бы…

Мадлен разрыдалась.

Не потому, что Поля волновали эти вещи, ему скоро исполнится тринадцать, конечно же, это как раз тот возраст, разве нет, а потому, что он не сможет подойти к этому вопросу, как остальные… Рано или поздно придется озадачиться половым развитием Поля, но сейчас Мадлен к этому не готова.

Что делать… Когда природа требует своего, в обычной ситуации мальчику всегда удается встретить девушку поразвязней, женщину постарше, желающую совершить доброе дело, можно еще разбить копилку, но Поль в своей инвалидной коляске, как быть ему… Когда-то с ней рядом была Леонс, хороший советчик в таких делах, теперь у нее есть только Влади.

Влади…

Мадлен потрясла головой, пытаясь отогнать мерзкие мысли…

Ни к чему продолжать шпионить, она хотела убрать тетради, но не успела, как раз в этот момент в комнату вошла Влади. Мадлен еще держала в руке изображение восхитительной женщины с глубоким, выгодно подчеркивающим формы декольте; она, похоже, жаловалась на прыщи на лице, и ей предлагали средство от них. Мадлен молча протянула рекламу Влади. Та была, очевидно, в курсе дела и нисколько не встревожилась.

– Но… – решилась было Мадлен, – вы не думаете… что…

Влади не колебалась ни секунды:

– Nie, nie, to jeszcze nie ta chwila![28]

Она была очень уверена в себе. Стоя рядом с кроватью Поля, Мадлен, смущенная, едва заметно махнула рукой: нет! Но было слишком поздно. Широким движением молодая женщина сдернула покрывало и одеяло, указав на безукоризненно чистую простынь…

– Sama pani widzi[29].

Мадлен покраснела от стыда, будто речь шла о ее собственной сексуальности. Влади отрицательно качала головой, заправляя постель, решительно приговаривая:

– Nie, nie teraz! Jeszcze nie![30]

Мадлен не разделяла эту спокойную уверенность. Возможно, в Польше тринадцатилетние мальчики думают о чем-то другом, но Поль собирает эти рекламки не из интереса к ночнушкам!

Она впервые подумала, что ей не хватает бывшего мужа. В таких вещах, по крайней мере, на него можно было бы положиться.

Причиной больше, если нужна еще одна, не отпускать Поля в путешествие, которое она себе на мгновение представила. Соланж пригласила его в Берлин. Она кичилась (что было, без сомнения, правдой, но эта манера перетягивать одеяло на себя!) дружбой с самим Рихардом Штраусом. Он вроде был «стррастным поклоником» Галлинато. Мадлен задумалась: а что, по-немецки он пишет «страстный» тоже через два «р»? Композитор услышал диву в «Саломее» и был глубоко потрясен, бедняга. Короче говоря, Соланж согласилась поехать в феврале в Германию, чтобы принять участие в торжествах, посвященных пятидесятилетию смерти Вагнера, «но была приккована к пастели». И не узнать, правда это или нет, дама врет как дышит. Похоже, тевтонцы были там очень разочарованы. Почитать письма Соланж, так непонятно, как они вообще отважились провести памятные мероприятия, несмотря на отсутствие дивы! Незлопамятный Штраус тотчас же пригласил ее снова, и, проявив бесконечное великодушие, Соланж соизволила согласиться приехать в сентябре «чесствовать нимецкую музыку. Представь, Пиноккио: в программе Бах, Бетховен, Шуман, Брамс, Вагнер. Ты же не оставиш свою старую подругу в такой день!»