Горизонт в огне - Пьер Леметр

Концерт назначен на 9 сентября в Берлинской опере.

С июля 1927 года в Ла Скала Поль так и не воспользовался больше ни одним приглашением Соланж выехать за рубеж. Наконец он принялся упрашивать Мадлен, и она была близка к тому, чтобы согласиться, но не могла же она отпустить Полю одного, с этой обострившейся сексуальностью… Нужно минимум два билета на поезд, несколько ночей в отеле, питание… Мадлен мучилась угрызениями совести, необходимые деньги у нее имелись, но не на путешествие, пусть даже для Поля, а чтобы заплатить Дюпре…

Она отказала. «Я… п…понимаю, м…мама».

Сообщение о серии сольных концертов Соланж осенью в Берлине очень обсуждалось в газетах. Певица во всеуслышание распиналась о радости «встречи с немецким народом, известным своей музыкальной душой». Новые власти рейха, со своей стороны, – это был конец февраля, Гитлера избрали рейхсканцлером только месяц назад – были довольны, что великая артистка приедет отдать дань немецкому музыкальному духу. Режим, изрядно осуждаемый за жесткие инициативы по отношению к евреям и части культуры, считающейся декадентской, гордился тем, что обрел в лице Соланж Галлинато первоклассную поклонницу, они были готовы расстелить красную дорожку, было сообщено о присутствии самого канцлера на премьере. Соланж заявила, что счастлива и польщена.

В жизни Мадлен и правда не часто приходилось встречаться с рабочими, но этот вообще не отвечал ее представлениям. Шарф вокруг шеи, брюки со стрелками, лакированные туфли… Леонс сразу это почувствовала.

– Робер уже не рабочий с тех пор, как стал… рантье. Но он проходил обучение!

Мадлен скрестила руки на груди: расскажи-ка мне об этом.

– У Дюмона, – сказал Робер, – в Венсене.

Сидящий напротив Дюпре неторопливо поставил свой стакан. Он рассматривал удостоверение на имя Роже Дельбека. Затем швырнул его под нос Роберу:

– За его изготовление тебе заплатили шестьсот франков. На сколько ты нас надул, чтобы сделать эту дрянь?

Робер надулся. Так и есть, тут он слегка переборщил. Рене Дельга сделал все за сто тридцать.

Леонс бросилась ему на выручку:

– Да, результат не очень хороший, но это из-за сроков. Конечно, в спешке… Но мы все переделаем! А, цыпленочек?

«Цыпленочек» согласился, но это ничего не означало, он всегда со всем соглашался. Будь у нее паспорт и достаточно денег, чтобы сбежать из Франции, Робер стал бы для нее лишним грузом.

Мадлен беспокоило, что время поджимает. Собеседования с соискателями начнутся через два-три дня. Дело не клеилось.

– Скажите, господин Ферран, чем именно вы там занимались у Дюмона в Венсене?

Робер скорчил гримасу:

– Ну, всем понемногу, понимаете ли…

Мадлен не очень понимала. Дюпре глубоко вздохнул. На секунду показалось, что он сейчас встанет и отвесит ему оплеуху. Леонс предпочла вмешаться:

– Дорогой, госпожа Перикур спрашивает, в чем именно заключалась твоя работа.

– А!.. Ну, мы меняли двигатели, сводили кислотой номера, перекрашивали машины и все такое.

– И как давно?

Робер смущенно поскреб подбородок, надо подумать…

– Я бы сказал, лет двадцать как… Ну да, в тринадцатом я вернулся из поездки, в четырнадцатом пошел на войну, вот и считайте…

Мадлен посмотрела на Леонс, затем на Дюпре, потом снова вернулась к Роберу:

– Прошу нас извинить, господин Ферран.

– Без проблем, – сказал Робер, скрестив руки.

– Лапушка, – терпеливо сказала Леонс, – госпожа Перикур хотела бы, чтобы ты оставил нас на минутку, пожалуйста.

– А, хорошо!

«Лапушка» встал и замер в сомнении. Стойка бара? Бильярд? И выбрал бильярд.

Леонс самой пришлось признать:

– Да, я знаю, он немного подрастерял сноровку…

Она прекрасно понимала, что кандидатуру Робера довольно сложно отстоять. Хорош он только в постели. Это дорогого стоит, но, надо сознаться, с механикой имеет мало общего.

Дюпре молчал, он снова дотошно изучал документ, красивым почерком переписанный Леонс прошлой ночью. Документ, украденный из папки Гюстава, пока он спал. Неполный перечень вопросов, которые будут задавать соискателям на работу.

Мадлен надеялась, что Робера Феррана примут в мастерские «Французского Возрождения», но понимала, что шансы его плохи – он не выстоит против действительно квалифицированных рабочих, чей опыт относится не к довоенному периоду.

На компанию напало уныние. В бильярдной прогремел громкий смех Робера, он проорал:

– Ага! Триплет, все видели! Круто я!

Дюпре посмотрел на Леонс:

– Я не хочу показаться грубым, госпожа Пикар, но… что мы можем сделать с вашим приятелем? Это команда элитных инженеров, они ищут очень опытных, узкоспециализированных рабочих. Если у него спросят о какой-нибудь фигуре в бильярде, тут он, конечно, выкрутится. Во всем остальном… он не видел станка уже больше двадцати лет, его просто засмеют.

Точно так и произошло.

Итальянский инженер первым прыснул в рукав со смеху. Его веселость передалась двум коллегам, даже Гюстав не мог подавить улыбки.

– Да ладно, господа, – сказал он. – Немного сочувствия.

Этот тип совсем идиот, что ли? – думал Гюстав. Представил нам резюме, набитое данными, которые невозможно проверить, и не сумел хоть как-нибудь ответить ни на один вопрос из восьми. Гуманно ли будет отвести его к станку для пробного испытания и смотреть, как он еще больше опозорится? Осталось принять еще восемь кандидатов, Гюстав в сомнении закрыл папку.

– Вы понимаете, что для этой работы…

Робер надулся и пожал плечами, ну да, естественно…

У Гюстава все ладилось. Ладилось уже несколько недель, он никогда в жизни не был счастливее, ему удавалось все, к чему он прикасался.

Он уже так и видел, как турбореактор выходит из стен мастерских.

Два месяца назад, 10 февраля 1933 года, он пережил великий момент, в присутствии министров промышленности и авиации, прибывших с визитом в сопровождении журналистов и репортеров. Он представил одного за другим членов команды, это специалист по аэродинамике, эксперт по топливу, гигант зажигания, властелин воздуходувок, бог профилированного проката, Гефест сплава. Утомительная канитель, но важная для Жубера. Два дня спустя правительство объявило, что «будет активно участвовать» в проекте, теперь не увильнешь… Пойдут субсидии. И на протяжении нескольких месяцев Гюстав планировал, как выкачает бо́льшую часть бюджета, имеющегося в распоряжении государства, на это дело. Это была эйфория.

Через два месяца после запуска команды потребовались рабочие, способные производить детали по чертежам.

Жубер поднялся, ну давайте, следующий. Робер пожал руки членам комиссии, без обид, он все так же улыбался, сложно представить, что́ могло бы вывести его из равновесия.