Защитница. Гроздь винограда в теплой ладони - Иосиф Гольман

– Теперь вы верите, что Семенов – не вор? – не удержалась, спросила Шеметова.

– Это ж не религия, – усмехнулся следователь. – Верю – не верю. – И неожиданно добавил: – Я верю, что ты хороший адвокат.

– Спасибо, – вспыхнула Шеметова.

В устах Владимира Евграфовича это дорогого стоило.

Уходя, обернулась к Колышкину.

– А вы – хороший следователь. В суде, конечно, буду драться. Но всегда буду вас уважать.

– Спасибо на добром слове, – тепло улыбнулся он.

На памяти Ольги – в первый раз за все время их встреч.

Несмотря на поздний час, разбудила Семенову.

Рассказала про завтрашний праздник.

Та расчувствовалась. Сказала, что все равно теперь не уснет. Разбудила мужа, Машу и французскую, вечно страдающую за Бориса юристку.

Виктор Петрович мгновенно оделся, только дышал тяжеловато, разволновался сильно. Пришлось накормить его нитроглицерином. Но идею отказаться от ресторана категорически отмел. Это был и его праздник. Его сыночек вот-вот должен был выйти на свободу.

Не пошли только Маша, хотела спать сильно, и француженка, у нее снова разыгралась мигрень. Наверное, опять думала о тяготах арестантской жизни Бориса.

Сидели в роскошном кабаке, сначала в немногочисленном окружении, потом и вовсе одни.

Персонал беззаветно исповедовал принцип – до последнего клиента.

Пили за Борю. За его родителей, наконец-то возвращавшихся к жизни. И, разумеется, за Шеметову, вернувшую им Бориса.

– Вы – богиня юстиции! – галантно заявил Виктор Петрович.

«Ну вот, – подумала Шеметова. – По краям – мышка и богиня юстиции. Посередке – хороший адвокат. Так оно и есть».

Перед последним тостом Екатерина Андреевна обещала ей навечно комнату в их большом доме. Она заслужила.

Уходя, раздали всем сотрудникам ресторана замечательные чаевые.

В общем, проснулась Ольга утром с трудом. Зато в отличном настроении.

Всем составом уехали к тюрьме. Шеметова пошла оформлять бумаги и ждать подзащитного, теперь уже – бывшего. Семья разноцветной стайкой осталась прямо под корпусом тюрьмы, рядом с воротами, на каменной, темно-коричневой брусчатке.

Они слегка выступали с тротуара на проезжую часть, но нечастые автомобили объезжали группу без возмущенных гудков. Встреча выпускаемого арестанта – святое дело и в России всегда приветствуется.

А вот и они.

Ольга – веселая, крупная, активная. И Борис – держит ее под руку, сутулится, не привык еще к яркому, хотя уже и не летнему солнышку.

Увидел родных.

Подбежал к матери, поцеловал ее. Потом поцеловал отца. Потом Машу. И дежурным поцелуем – юристку.

– Все, ребята, – сказал он. – Я – с вами!

– Адвоката своего благодари, – сказала мама.

– Это точно, – подтвердил папа. – Без нее бы – хана.

Борис развернулся на сто восемьдесят. Посмотрел на Ольгу.

Что-то произошло в его мозгу и сверкнуло в глазах.

Впрочем, это уже был не Борис. Это был Гамлет. Или Отелло. Или Ромео. Или их фантастическая помесь.

Ольгу аж дрожь пробрала.

И если честно, минуты на полторы она забыла даже про Олега Всеволодовича Багрова.

Потому что Борис (Отелло, Гамлет, Ромео) подошел к ней, преклонил одно колено, прямо на пыльную брусчатку, и громко, отчетливо произнес:

– После того что вы для меня сделали, я просто обязан на вас жениться.

Шеметову обдало жаром могучей артистической натуры. Кипением скрытого темперамента большого сердца.

Не успела она ничего ответить, как Екатерина Андреевна не очень естественно засмеялась и утянула сына за собой в машину.

Ольга еще должна была остаться в СИЗО, буквально на пару минут, но ждать ее не стали – в семье такой праздник!

Надо ли объяснять, что Шеметову так и не позвали отдыхать в большой дом на атлантическом побережье волшебной Аквитании? И надо ли обвинять Машу в такой разумной предусмотрительности?

Даже ее неизбывный оптимизм не помешал ей принять единственно верное решение.

Зато Кочергина вела себя вполне по-пацански. Пацан сказал – пацан сделал. В первую же «процессуальную» дырку они с Олегом уехали на Кубу, и это были чудные десять дней!

Что касается Семеновых, то Шеметова не обиделась.

Было бы странно, если б родственники, едва-едва наладив свою спокойную жизнь, снова решили бы ею рискнуть.

Да и Ольгу, по трезвом размышлении, не тянуло на серьезные жизненные перемены. Однако она так и не смогла забыть ту внутреннюю дрожь и то внутреннее напряжение, когда Борис мгновенно сменил личину сутулого арестанта на благородный облик идальго.

Примерно через пять часов она была в Москве. Усталая, легла спать.

Чуть позже пришел Олег Всеволодович. Жизнь снова стала ощущаться красивой, светлой и полностью наполненной.

Для возвышенных и благородных идальго в ней явно не оставалось свободного пространства…

…С утра – прохладного, уже глубоко осеннего – все собрались в конторе.

Все – это Гескин, работавший ныне по четыре часа в день, а когда и больше. Багров и Шеметова, приехавшие на ее «жуке». Приковылявший на костыле Волик. Теперь на одном костыле, а не на двух, как раньше. Валентина Семеновна прибыла с различными пирожками: капустная начинка, яйцо с зеленым луком, говяжий фарш с жареным белым луком и просто с картошкой.

Чай кипятили сразу в двух чайниках, потому что список гостей на этом не исчерпывался: прибежал Антон, выбравший все-таки адвокатуру. Он очень понравился Гескину. Уже пошел процесс натаскивания, Багров даже ощущал иногда некую ревность.

Приехали Ариэль и Ольга Вейзеры. Оля – с заметным животом, Арик – с двумя огромными тортами.

Последними прибыли Марина с Муной.

Марина теперь лежала в ЦИТО, в отделении реконструктивной хирургии кисти. Разумеется, «под прикрытием» веселой таджички. Перенесла уже семь операций, на кистях рук и пальцах. Еще несколько предстояло. Зато в качестве приза впереди неясно замаячила виолончель.

Муна же, тепло улыбнувшись Гескину, сразу подсела к Валентине Семеновне – им было что обсудить в области кулинарии.

Похоже, все свои были в сборе. В хорошем настроении, добром здравии и с большими планами на будущее.

Это и есть простое человеческое счастье.