Как я охранял Третьяковку - Феликс Кулаков

Девушка старалась не глядеть на своего бывшего бойфренда, ее нынешний муж был раково красен. Он пару раз срывался и что-то раздраженно выговаривал Михаилу Борисовичу, но тот только упирал ручки в налитые бока и издевательски смеялся ему прямо в лицо. Я видел как они все вместе приблизились к Крыксу, уныло торчащему на четвертой зоне. Михаил Борисович бросился к товарищу и, надо полагать, вкратце изложил ему события тех самых незабываемых семи лет. Крыкс сделал страшное лицо и одобрительно, с оттяжкой хлопнул Михаила Борисовича пониже крупа: ай, типа, молодца, профессор!

Через двадцать минут в поле моего зрения появились Сергей Львович и Иван Иваныч. Пришли они со стороны «шестой» зоны. Вид у них был весьма озабоченный. Ваня спросил у меня с надрывом:

– Где Лазаревский?!

Я немного обиделся на такое обхождение и хотел было уже вздерзнуть: «Съел я Лазаревского твоего!», однако, видя, что Ваня находится в состоянии близком к истерическому, вслух говорить ничего не стал. Я только пожал плечами, мол, хрен его знает, я ему не теща – он мне не докладывается. Начальники собрались было уже продолжить поиски, но тут из-за угла летящей походкой прямо на ловцов выпорхнул зверь. Их встреча неизбежно случилась. И в аккурат напротив меня. Особо не напрягая слух, я расслышал:

– …Какого хуя?!..

– …«шестая» зона!..

– …Депозитарий!..

– …Послушай, Серж…

– …Десять процентов!..

– …Я ее… семь лет!..

– …Двадцать процентов!..

Разговор, судя по всему, был заинтересованный, деловой

Впоследствии выяснилось, что несчастный с виду муж был вовсе не такой уж и несчастный, а какой-то полуперденчик из аппарата МВД. Налюбовавшись на Михаила Борисовича вволю, он подошел к первому встречному с такой же, как у Михаила Борисовича карточкой, продемонстрировал свою собственную и сказал что-то вроде: «Угомоните своего коллегу на втором этаже. А не то я его арестую за хулиганство». Первым встречным оказался Ваня, который от таких известий не на шутку разволновался. Он нашел Сергея Львовича и они вдвоем отправились разыскивать соскочившего с нарезки сотрудника. Дальнейшее вы уже знаете.

А еще Михаил Борисович, до конца верный зову предков, прославился на правозащитном поприще. Предыстория такова.

После очередного трехмесячного застоя в выплате денежного довольствия среди широких курантовских масс началось неясное брожение. Неясное в том смысле, что почти никто не был в состоянии облечь его в хоть сколько-нибудь законченную, логически структурируемую форму. Всякий раз на ум приходили какие-то не те формулировки. Какие-то они были все крайне расплывчатые, тяжело страдающие ущербной незавершенностью, и к тому же совершенно непечатные.

Это напоминало животный мир. Все понимали, вернее верхним чутьем чувствовали, что происходит нечто возмутительное, но словами выразиться не могли. В результате каждый ходил сам по себе и с разной степенью остервенения жаловался окружающим на свою нелегкую долю.

Валерьян Кротов сетовал на невозможность покупки новых, подобающих его статусу старшего сотрудника штанов. Ему очень хотелось черных брюк со стрелками и богатыми обшлагами по линии обреза. «И чтобы в шагу не жали» – мечтал Валерьян. Справедливости ради стоит признать, что его старые, «еще свадебшные» штаны к тому времени действительно вступили в открытую конфронтацию с общественной нравственностью. И «в шагу» они жали Влерьяну уже совершенно неприличным образом.

Житель Инженерного корпуса Цеков печалился совсем про другое. Ему не на что было посещать модные клубы, а для него как человека молодого и продвинутого это имело большое значение. Однажды Дима уехал в Питер на концерт популярного ансамбля «Garbage», и ему так понравилась Ширли Менсен, что он позвонил Сергею Львовичу домой и сообщил:

– Львович, тут классно! Я в понедельник не приду!

По возвращении его ждали пресловутые «десять процентов».

Владик Ходунков весь извелся по поводу дороговизны сезонных абонементов на электричку. Он утверждал, будто бы львиную долю своих доходов тратит на проезд до места работы, хотя каждому было известно, что он катается зайчиком с фуфельной ментовской ксивой.

Кроме того, Владик в то время был одержим идеей поступить на службу в пожарную охрану. Его не брали со смехотворной формулировкой: «лишний вес». Это в пожарную-то охрану! Владик, впрочем, поверил, и для того чтобы похудеть начал усиленно курить табак. На сигареты нужно много денег, а денег Владик не имел, потому вынуждено курил злую солдатскую махорку. Кашляя адским кашлем и отплевываясь на три метра тягучей коричневой слюной, он с душой материл «Курант», Третьяковку, Советскую власть, власть демократическую, пожарную охрану, и вообще весь белый свет.

Сотрудник Кремер с грустью думал о долгах, в которые он влез по причине опрометчивого решения купить автомобиль «Жигули». Автомобиль был практически без днища, без стекол по правому борту, с оторванным глушителем, и вообще вид имел чрезвычайно помятый. Однако все эти обстоятельства не отменяли его рыночной стоимости порядка пятисот грина. А пятьсот грина… Да это был для курантовца просто чемодан денег!

Вместе с Кремером за компанию грустил его дружбан Горобец. Вован Горобец любил в свободное время, на досуге пить водочку. А это, сами понимаете, удовольствие не из дешевых. Даже если подрезать до минимума все прочие расходы на питание.

Сотрудник Зандер тоже временами тяжело и протяжно вздыхал. Причины этих вздохов он объяснял невнятно.

Даже Иван Иванович остро нуждался в трудовой копеечке. Ване грозило судебное разбирательство с бывшей женой на тему неуплаты алиментов. Такая неприятность вышла совсем не потому, что Иван Иваныч был жадным и плохим человеком. Просто по наивности душевной Ваня почему-то думал, что все его алименты в далекую Ивановскую область исправно отсылает по почте лично Побегалов.

Оставляя без комментариев саму возможность такой нежной заботы руководителя о подчиненном, заметим все же, что алименты как таковые неизбежно сказываются на общей «сумме прописью». Они есть определенный процент от этой самой суммы, причем процент вычитаемый. То есть денег становится меньше. Ваня же спокойно получал полную зарплату (когда ее платили) без каких бы то ни было вычетов и удержаний, и ничто не шевелилось в его сознании. Шевеление произошло только благодаря повестке в народный суд, свалившейся как снег на голову.

Словом, в описываемый период времени Ивану Ивановичу было не до веселья. Алименты, суд, то, сё… Было от чего загрустить.

Один лишь Виктор Викторович Кротов не унывал. Виктор Викторович долгое время прослужил в системе исправительных учреждений, потому понимал с кристальной ясностью, что в жизни бывают ситуации и похуже невыплаченной зарплаты. Старший из братьев Кротовых был замечательный оптимист.