Молчание сонного пригорода - Дэвид Галеф

Чудесным образом я сделал так, что мы сели за ужин единой семьей, поделив на всех макароны и салат. Я наполнил два бокала калифорнийским мерло и один стакан молоком без гормонов. За едой Джейн пожаловалась на свои злоключения. Позвонил Брайс и сказался больным, оставив ее без помощника, а потом оказалось, что документы для контракта с азиатами плохо подготовлены…

— Мама, посмотри на меня! — Алекс вилкой накручивал спагетти в большой клубок.

— Подожди минутку, малыш. — Она глотнула вина. — Короче говоря, сервер завис ровно в 4:02, и я это знаю точно, потому что…

— Мама, ты не смотришь!

— Через минуту.

Я пытался уделить все свое внимание Джейн, сидевшей напротив меня, но у большинства родителей есть нечто вроде примитивного локатора. Справа от себя краем глаза я видел какое-то движение, Алекс к чему-то готовился. В конце концов я повернулся и увидел, что он накрутил на вилку огромный клубок макарон и собирается засунуть его себе в рот.

— Нет, это слишком много!

— Влезет. — И почти влезло, осталось только несколько истекающих черным соусом макаронин, которые свисали у него изо рта, и он их медленно всосал. Мы все вздохнули с облегчением.

И тут Алекс чихнул. Началось с предупреждающего «А-а-а», но принять меры мы не успели. Он просто взорвался. Изо рта Алекса вырвались капли черного соуса и жирные червяки макаронин, разлетевшиеся во все стороны, но главным образом на Джейн. Они плохо смотрелись и на белой шелковой блузке, и на сером пиджаке. Я рефлексивно дернулся, еще до ударной волны, чтобы подставить руку, — и опрокинул бокал вина, добавив ко всей красочной мешанине темно-красное пятно.

— Алекс! — крикнула Джейн, вскакивая из-за стола и тщетно стараясь вытереть грудь бумажной салфеткой. Он захныкал.

Прежде чем инцидент успел перерасти в греческую трагедию, я поспешил представить его с верной, юмористической точки зрения.

— Алекс, что ты натворил, — назидательно сказал я. — Взрыв на макаронной фабрике.

Алекс озадаченно посмотрел на меня. Джейн побагровела от злости.

— Ты тут отпускаешь глупые шутки, а он испортил мне одежды на семьсот долларов.

Я поднял руку:

— Ты права. Мы это ликвидируем. Алекс, неси губку.

Он замахал руками:

— Но я же нечаянно.

Пока он не ушел внутрь себя, я вытащил его из-за стола и подтолкнул в направлении раковины. Джейн пошла наверх переодеваться и спустилась со злобным видом, а я попробовал объяснить:

— Я не хотел над тобой посмеяться. Я просто подумал, что шутка поможет разрядить обстановку.

— Ха-ха.

— Я тебя не обманываю. Мы все такие мрачные.

Я смотрел на их лица, а они смотрели на меня. Вдруг кухня стала слишком тесной, а воздух таким густым, что в нем можно было задохнуться. Раз теперь очередь Джейн заниматься Алексом, то я имею право делать что хочу. Обычно в такой ситуации я сел бы за компьютер, но сейчас мне нужно было уйти подальше, может, пройтись вокруг квартала, даже если это и старомодно. Я встал и пошел за курткой, висевшей в коридоре в шкафу.

— Ты куда? — спросила Джейн.

Дальше я сказал нечто несообразное:

— Пожалуй, пойду годик погуляю.

— Что?

— Я хотел сказать, часик. — Фрейд говорил, что случайных оговорок не бывает. — Мне нужно выйти. Я скоро вернусь.

Уходя, я не расслышал, что ответила мне Джейн, но услышал, как Алекс опять протестует, говоря, что он сделал это ненарочно.

Вечерний ветер раннего марта приятно обдувал мое лицо. Повеяло дымком. На улице было не холодно, но если уж люди купили себе дом с камином, то им хочется разжечь настоящий огонь. Тем временем жители пригорода еще возвращались с работы, в основном проезжали мимо в минивэнах, но некоторые шли пешком с железнодорожной станции. Я обошел квартал, вглядываясь в дома, чьи окна мало что показывали. Перешел через Честер-стрит и направился по Джефферсон-Лейн, где тротуар кончился и начались окаймленные булыжником газоны. Небо, темнея, как бы расширялось вверх, поднимаясь все выше и выше над вязами и дубами. Риджфилд еще не кончился, но это была старая часть Фэрчестера с домами поскромнее и деревьями постарше. Семейство Тэлент-Шрамм жило в доме № 41 в псевдотюдоровском стиле, его темные окна были закрыты ставнями, и, когда я подошел к их дому, мне опять подумалось про Долтона. «Потерявшиеся мальчики в своем убежище…» — вспомнилась строчка вроде бы из «Питера Пэна». Мне и правда стоит посмеяться, по крайней мере, не принимать все так серьезно. Подойдя к дому № 41, я заметил только одну машину. Я подумал, не постучаться ли к ним. Но кто мне откроет и что я скажу? Мне не нравилась роль полицейского. «Перестань хоть на минуту быть отцом», — подумал я. Успокоительные банальности лезли мне в голову: мальчишки есть мальчишки, кому от этого плохо, со временем пройдет. Наконец я случайно наткнулся на Уинфилд-авеню, однообразную улицу с домами, похожими на фермы, и коттеджами, сдаваемыми в аренду. Я завернул за нестарый еще клен и пошел домой.

К этому времени воздух уже сгустился в ночь. Пригородная зелень превратилась в черный мрак, как мой соус для спагетти. Обратно я пошел кружным путем, но так, чтобы обогнуть Крест-Хилл, потому что иначе мне пришлось бы пройти по Дороге Дохлой Собаки, как я ее мысленно назвал. Наверняка труп уже убрали, но все равно в этом месте осталось что-то неприятное. Поэтому я подошел к Гарнер-роуд с другой, непривычной стороны. Дома казались знакомыми, но какими-то странными призраками: я не знал, что у них внутри. Кому принадлежит этот коттедж, обшитый вагонкой, Дилэнси, кажется, так их зовут? А на углу в оштукатуренном бежевом домике вроде бы живут азиаты? Мы мало кого знали из наших соседей, не так, как во времена моего детства, когда ребята из целого квартала устраивали общие игры, например в салки или пятнашки. Тогда жизнь была веселее: даже у мороженщика на фургоне, за которым мы носились толпами, значилось «Веселый мороженщик». Или взять Хеллоуин, это был праздник детского непослушания. Сейчас же их ни на минуту не оставляют без присмотра. Детям до сих пор удается проказничать — трудно не заметить, сколько в нашем квартале изуродовано почтовых ящиков, — но это уже не то. Если бы я застал этого паршивца, я… не знаю, что бы я сделал.

Дойдя до кирпичной виллы Дисальва, я замедлил шаг. У них в столовой было большое завлекательное окно. Комнату с длинным столом освещала люстра, все Дисальва сидели вокруг полированного овала и ели ужин, приготовленный для них Луизой. Никакого черного соуса. Настоящий семейный ужин напоказ соседям. Тут я заметил, что все они повернуты в одну сторону. Я вытянул шею, чтобы лучше разглядеть, и увидел большой телевизор на тумбочке. Так вот что собирает их семью? Они ели медленно, в такт телепрограмме. Так они придали новый смысл слогану: «Включайся!» Я отошел на цыпочках, хотя меня и так никто бы не услышал.

Я подавил в себе желание пнуть по неприступным кустам Стейнбаумов. Их дети выросли, и они переключились на зеленые насаждения. Самонаслаждения. Интересно, они пререкаются по вечерам из-за того, каким методом формировать крону или какую использовать мульчу? Дома казались мне странными только потому, что я не знал, как проходит в них жизнь, но я мог догадываться: ссоры из-за денег, из-за того, чьи потребности важнее (не говоря уж о детях). Романтично ли с моей стороны думать, что где-то бывают счастливые семьи?