Закрой глаза - я тут - Ксения Баженова

– Нет! Не дождешься. Я выживу. Я еще стану самым известным журналистом. – Он размахнулся и изо всех сил ударил кулаком больной руки в изваяние. Адская боль пронзила все его тело и вернула в реальность.

Дима все воспринимал отчетливо, но разум его создавал самые фантастические видения. Мимо прошли две молчаливые женщины с медными кувшинами. Одна из них, похожая на Юлю, обернулась и печально посмотрела на него. Вторая шла не оборачиваясь. Кувшины сверкнули под луной медными боками, женщины растворились в зарослях. Отклонившись от курса, он пошел за ними и увидел камень, из-под которого вытекал тонкий ручеек, наверное, он тек уже много лет, потому что его ложе было выточено водой. За источником начиналась белая каменная тропа. И ручей странным образом журчал и с той стороны. Дима пошел, следуя его руслу, вглядываясь в темноту и надеясь отыскать тех женщин. От ущелья его отделяла только дикая ежевика. Ручей незаметно поменял направление, и мокрые валуны оказались прямо под его ногами. В одно мгновение Дима оступился и издал страшный крик, почувствовав, что летит вниз. Но его спас колючий упругий ежевичный гамак. Привычно выдравшись из него, он вернулся в то место, где ручей взял направление к низкому берегу. Шел долго, практически на автомате, одна мысль о том, что скоро все будет по-другому, вела его и через несколько часов вывела на ровное пространство, покрытое сосновым лесом. Огоньков отсюда уже не было видно. Луна исчезла, пробивался рассвет. День обещал быть пасмурным. Накрапывал мелкий дождь, сосны проступали сквозь сумеречный туман.

Он сел под сосну на влажную землю, покрытую ковром из иголок, и вспомнил мягкий, устланный мышиными экскрементами пол в пещере. Ощутил саднящее жжение разодранной кожи. Понял, что в эту секунду за укол отдал бы, не раздумывая, жизнь. Внезапно почувствовал дикие спазмы в животе. Он скорчился и уже не мог распрямиться. Тошнота стянула его горло тугим шарфом, обволокла тело вязкой болью. Весь покрытый испариной, Дима повалился на землю и катался по ней, рыча, как раненый зверь. Его душили приступы рвоты, но, кроме желчи, из пустого желудка ничего не выходило. Несколько съеденных кусочков смертельно ядовитой бледной поганки методично и безвозвратно разрушали и без того угасающую жизнь. Безжалостно рвали хоть и тоненькую, как паутинка, но все же какую-никакую связь между этим и потусторонним миром. Но Дима этого не понимал.

– Господи! Меня переломает, я потерплю. Только дай мне маленькую возможность, прошу тебя. Клянусь, все будет по-другому, – шептал он пересохшими, потрескавшимися губами. – Умоляю, последний крохотный шанс. Ты же можешь…

Утро, все затянутое тучами, печально смотрело на него: «Больше ничего с тобой не случится».

Глория разбудила мужа затемно и едва разрешила глотнуть кофе. Через полчаса она уже гнала машину по предрассветной трассе, скорость зашкаливала за двести.

– Милая, осторожно, у нас еще двое детей, помни об этом.

Жена сбавляла скорость и набирала вновь. Ей было ужасно жаль эту девочку, такую хорошую и похожую на отца – она это видела. Как девочка жила все эти годы, зная, что папа ее бросил, даже не повидав? И ведь набралась смелости, нашла его, в общем-то, ни на что не надеясь. Глория везла кофе в термосе, бутерброды, сделала пирог. Мало ли что? Вдруг из-за грозы у них там нет продуктов. Это была совершеннейшая глупость, но ей хотелось привезти Чире домашнего, накормить ее своим, позаботиться о ней. Тоже мне, отец, закинул малышку непонятно куда, неизвестно к кому. Сколько мы уже едем? Как он может сомневаться? Такое невероятное сходство. Он боится, конечно. Но чего тут бояться? Она чудесная. Надо радоваться, а не бояться. И нужно будет забрать сюда ее мать.

– Глория, Гло, ты меня слышишь?

– Да, прости, дорогой, задумалась.

– Притормози, тут опасно. – Она сбавила скорость и потащилась по сузившемуся серпантину, оставляя внизу лес.

– Кажется, скоро будет нужный поворот. На карте его нет. Ада объясняла, главное – его не пропустить. Разворачиваться здесь негде.

Да, собственно, он не против девочки. Вроде она хорошая. Не в корыстных целях нашла его. Да. Бывает. И, кажется, он скучает. Или это Гло его накрутила? За что ему такое счастье? Бросил Аню с ребенком. А ему Бог дал такую жену. И двух девочек. Нет, теперь трех. Трех. Так, и никак иначе. За свое счастье надо Господа отблагодарить и во что бы то ни стало сделать Чиру (он тоже сразу стал звать ее на итальянский манер) счастливой.

Навстречу им проехала большая полицейская машина. Глория притормозила, они оба обернулись и переглянулись. Молча ехали еще минут десять.

– Кажется, сюда. – И свернули на лесную ухабистую дорогу.

– Dio mio[11], долго еще?

– Ада говорила, минут 15–20.

– Далеко же она забралась.

Наконец машина въехала на лужайку и остановилась перед опечатанными и оплетенными полицейской лентой воротами.

А в городке начинался новый день. Открывались лавки и продуктовые магазины, поливалки мыли тротуары и улицы, люди выгуливали собак, урчали машины ранних пассажиров. Некоторые, особенно пекущиеся о своем здоровье граждане выпивали на голодный желудок полезный стакан воды комнатной температуры и надевали спортивные костюмы и беговые кроссовки. Им особенно повезло. Городок стоял рядом с речкой и сосновым лесом. Оздоровительные процедуры при таком раскладе приносили двойную пользу.

Молодая врач и банковский работник, объединенные одной квартирой, общими спортивными интересами и жизненными планами, совершали утреннюю пробежку по берегу реки.

– Дорогой, смотри, кажется, там кто-то лежит.

Тот остановился и недовольно вынул наушники. Он любил певицу Бритни Спирс. С утра она особенно его бодрила.

– Что?

Она показала в сторону сосен.

– Смотри, там кто-то лежит.

– Пьяница какой-нибудь.

– Может, ему нужна помощь?

– Проспаться ему нужно. – Банковский работник был явно недоволен неприятным прерыванием спортивно-музыкального трипа. Он вставил наушники обратно, тем самым показывая, что собирается бежать дальше. – Ну?!

– Я все-таки пойду посмотрю.

Друг недовольно помялся на месте, снова выключил I-Pod и поплелся за ней.

Девушка присела на корточки рядом с парнем. От его заросшего щетиной лица, в общем, довольно красивого, несмотря на растрескавшиеся в кровь губы и засохшую на щеках и волосах желчь, резко пахло рвотой. Но она не отвернула в сторону свою симпатичную мордашку, потому что была врачом и давала клятву Гиппократа. Она приложила два пальца к сонной артерии и замерла, нащупывая пульс. Оглядев исцарапанное тело, посмотрела на руку и увидела исколотые вены. Она обернулась к своему спутнику, который нетерпеливо ходил туда-сюда неподалеку. Ей почему-то стало жалко этого парня. Наверное, просто по-человечески.