Лаборатория империи: мятеж и колониальное знание в Великобритании в век Просвещения - Станислав Геннадьевич Малкин

Как справедливо подметил Мартин Мэргалис, наверное, нет такого любителя шотландской старины, который бы не слышал об истории незадачливого британского генерала сэра Джона Коупа[525]. Благодаря «излишней самоуверенности и некомпетентности» генерал Коуп был «захвачен врасплох» и разгромлен армией принца Карла Эдуарда Стюарта в битве под Престонпэнсом (при Глэдсмуре) 21 сентября 1745 г. — первом крупном сражении в ходе восстания якобитов 1745–1746 гг. Опрокинутый длившимся не долее пятнадцати минут (по некоторым данным — не долее четырех[526]) стремительным натиском горцев «младшего Претендента», генерал Коуп собственной персоной принес вести о разгроме королевской армии в Шотландии в гарнизон пограничного с ней г. Бервик[527].

Летом 1746 г., когда мятеж сторонников Стюартов уже подавили, было организовано расследование действий генерала Коупа и двух старших офицеров при нем, полковника Перегрина Лэселлса и бригадного генерала Томаса Фоука, в период командования генералом Коупом королевскими войсками в Шотландии летом-осенью 1745 г. Мероприятия подобного рода в Великобритании XVIII в. имели далекоидущие последствия, начиная с вероятных репутационных потерь и заканчивая вполне возможным вынесением смертного приговора. В 1757 г., например, военный трибунал приговорил адмирала сэра Джона Бинга к расстрелу за то, что он «не сделал все от него зависящее», чтобы предотвратить атаку французского королевского флота на удерживавшийся британцами остров Менорка[528].

Тем не менее в итоговом заключении члены трибунала по делу Коупа, выслушав всех состоявших в означенный период «на службе Вашего Величества в Шотландии» и взвесив все приведенные участниками данного процесса аргументы, «пришли к единогласному мнению, что генерал Коуп предпринял все надлежащие и необходимые меры для снабжения войск», а сам план военной кампании был поддержан всеми старшими офицерами и составлен с учетом поддержки королевской армии со стороны «предположительно лояльных» Короне и правительству кланов[529]. Последние, таким образом, выступали в качестве важного этнографического фактора новой «Горной войны» — и состоятельного аргумента в суде.

Еще более показательным процесс предстает, если учесть, что двое из пяти председателей трибунала в свое время занимали пост командующего королевскими войсками в Шотландии и лучше многих других понимали, с какого рода трудностями столкнулся в Горной Стране их преемник. Генерал Кэдогэн пребывал на этом посту в 1716 г., фельдмаршал Уэйд — в 1725–1740 и 1745 гг.[530] Генерал-лейтенант Джон Гайси, также заседавший на процессе, был полковником 6-го пешего полка, участвовавшего в битве под Престонпэнсом и в подавлении якобитского мятежа 1745–1746 гг.[531]

Логично предположить, что оправдательный вердикт в данном случае основывался не только на формальном анализе поведения генерала Коупа (встретили ли роковые решения, например, одобрение офицеров его штаба или носили единоличный характер и противоречили воинскому долгу), но и на этнографических особенностях «Горной войны». При этом протокол трибунала был издан в Лондоне и Дублине в 1749 г., и это обстоятельство вместе с обстоятельным анонимным предисловием к читателю показывает, что когда в воображении британцев эхо мушкетных и пушечных залпов Каллодена стихло, то оказалось, что вопрос о военно-политическом сотрудничестве с представителями местных элит не решен окончательно.

К сказанному остается лишь добавить, что мнения и решения штатских чинов на сей счет свидетельствуют сами за себя. Подавляющее большинство авторов мемориалов поддерживало скорейшее реформирование социальных порядков в Горной Шотландии и вместе с тем призывало использовать феодально-клановую систему в государственных интересах и в самом крае, и в заморских колониях именно потому, что власть вождей и магнатов находила свое подтверждение в процессе теоретического (на полях мемориалов и рапортов) и практического (на полях сражений) постижения административной этнографии «Хайлендской проблемы».

Впрочем, предпринимавшиеся Лондоном и местными элитами попытки использовать феодализм британского капитализма в крае или капитализировать феодально-клановые отношения в рамках весьма своеобразной политэкономии местных традиций представляют собой отдельную тему для изучения, более предметно анализируемую в следующей главе.

Глава 3

МОБИЛИЗУЯ ТРАДИЦИИ: ПОЛИТЭКОНОМИЯ «ХАЙЛЕНДСКОЙ ПРОБЛЕМЫ»

На политическом языке и Англии, и Шотландии жители Горного Края никогда не переставали быть подданными своего обитавшего в Лондоне суверена. Весьма показательный пример — позиция Короны в отношении избиения МакДоналдов из Гленко 13 февраля 1692 г. Вильгельм Оранский, причастный к этой репрессалии (по крайней мере формально), сам вскоре отдал приказ о расследовании случившегося в целях более успешной репрезентации собственной персоны в Горной Стране и минимизации репутационных потерь Лондона в Хайленде и в Шотландии в целом (всего несколько лет спустя после «Славной революции», многими в горах королевства не принятой)[532].

С другой стороны, даже после подавления последнего мятежа якобитов 1745–1746 гг. лояльность многих горцев Ганноверам вызывала сомнения. «Долгий» XVIII в. ознаменовался стремительным ростом Британской империи, придав особое звучание и вопросу о подданстве. На лояльность верного подданного можно рассчитывать, даже не имея достаточных возможностей принудить его к этому силой[533]. С самого начала вопрос о подданстве в новых владениях Короны состоял в том, как преобразовать окраины империи, чтобы получить идеального подданного (процветающего протестанта, владеющего английским языком и лояльного Лондону). Для Британии «Вторая Столетняя война» началась с участия в Войне Аугсбургской лиги, частью которой явилась Война за английское наследство, в Шотландии обернувшаяся «Горной войной». Таким образом, в Горной Стране, как и в колониях до и после решения «Хайлендской проблемы», власти пытались решить имперскую задачу в полном смысле этого слова.

Небезуспешные попытки участников переговорного процесса в шотландских горах капитализировать сведения и представления о феодально-клановой природе местных сообществ в политических и финансовых целях означали необходимость поиска новых способов и форм анализа политэкономии «Хайлендской проблемы», которые бы в большей мере отвечали потребностям ответственных за умиротворение Горного Края чинов в вопросах социальной инженерии в Хайленде (понимавшейся в эпоху Просвещения и первый век глобальных империй как совокупность мер, призванных изменить «нравы и обычаи», социально-экономические и политические порядки на периферии, чтобы получить идеального подданного).

В этом смысле следует отметить, что история решения «Хайлендской проблемы» обнаруживает устойчивый интерес властей не только к «политической анатомии» и «политической арифметике» Горной Шотландии[534]. Составление мемориалов, рапортов, отчетов, предлагавших числовой анализ «Хайлендской проблемы», отчетливо соотносится с вооруженными вызовами якобитской угрозы в 1689–1759 гг.[535]

Информация о крае, представленная в этой аналитической литературе, свидетельствует о наличии общих тем и логики их изложения. Почти каждый отчет дает краткое, но содержательное представление о географических, исторических и культурных особенностях развития Горной Страны, причинах ее мятежного состояния и способах ее замирения. Последние во всех без исключения случаях усматриваются в предварительном разоружении Хайленда, наличии постоянной королевской армии в крае (военном строительстве и военном сотрудничестве), развитии торговли и мануфактурного производства[536]. Указывалось также на