За тридцать тирских шекелей - Данил Корецкий

– Ты бы посмотрел на то, что мы видели! – закричали в ответ Игнацио и Паоло.

– Запрягайте! – прервал их Калиостро. – Надо уносить ноги…

Несколько дней Джузеппе читал опасную книгу. Впрочем, она уже не проявляла никакой опасности, как укрощенный зверь. И буквы, и страницы вели себя как обычно, хотя он обращался с ней настороженно, как с прирученным хищником, и был уверен, что, если толстый переплет откроет посторонний, зубастая пасть вцепится ему в горло. И, на всякий случай, водил по читаемым строчкам пальцем с подаренным перстнем.

Изучив практическое руководство, он перешел к опытам по трансмутации. Все было вроде бы так, как и в предыдущих попытках: в тусклом свете огня из атанора на стадии Альбедо[9] расплавленный свинец приобрел серебристый цвет «Луны»[10], а на Рубедо[11] налился желтизной «Солнца»[12]… Вроде бы так, да не так: когда Джузеппе разлил расплав в формы, желтизна не исчезла, и, охладив результат своих трудов, он вытряхнул на лабораторный стол блестящие золотые монеты! Он повторял опыт за опытом и каждый раз добивался успеха, который раньше всегда ускользал из рук… Сейчас ему все было понятно, он наизусть знал, что «Меркурий» – это ртуть, «Венера» – медь, «Марс» – железо, «Юпитер» – олово, «Сатурн» – свинец…

В полотняном мешочке оказался философский камень – он же магистерий, ребис, эликсир философов, красная тинктура. Выглядел заветный предмет всего алхимического сословия не как камень, а как песок с разноцветными песчинками, Джузеппе он напомнил поддельный эликсир мужской силы из толченого рога носорога, который он чуть не купил за большие деньги на базаре в Египте, благо, Али вовремя отговорил. Но данный порошок был подлинным: именно добавление нескольких крупиц в расплав свинца приводило к желаемому результату. Джузеппе только опасался, что магистерий закончится, и он опять окажется в тупике.

Конечно, лучше всего было бы делать его самому, но дело это непростое. Странствуя по Европе, Калиостро отыскал и купил несколько трактатов по интересующей его теме: «Великое искусство» Раймонда Луллия, «Алхимический свод» Альберта фон Больштедта, «Трансмутация металлов» Аристона Хадзиса и знал, что эликсир философов появляется «в результате соединения «короля» (философской серы) и «королевы» (философской ртути) в алхимический брак. Но соединить их может далеко не каждый делатель…

Впрочем, и того, что он имел, вполне хватало. Джузеппе разбогател и прославился, ему это нравилось. Теперь о нём писали газеты, его приглашали на балы и торжественные встречи, куда он приходил то с женой, то с Грацией, и никто его за это не осуждал. Фигура мага выходила за обычные рамки, и то, что для другого сочли бы совершенно недопустимым, применительно к нему воспринималось совсем иначе. Он мог больше не стараться придавать своим рассказам правдоподобие: все и так верили безоговорочно. И про необыкновенные путешествия, и про постижение тайных знаний, и про дружбу с великими людьми, и про тысячелетний возраст. Или делали вид, что верили. Во всяком случае, слушали Калиостро так, словно он знает и вот-вот расскажет секрет, как стать богатым и счастливым.

Собственно, так это и было: секрет он знал. Правда, рассказывать никому не собирался. Добытый в Черном замке мешочек с порошком философского камня лежал в надёжном английском сейфе, намертво встроенном в фундамент дома в тайнике подвала. Этот же подвал служил Калиостро лабораторией, где он превращал свинец в золото и делал из маленьких алмазов большие. Кроме ключа, постоянно висевшего у него на шее, сейф имел кодовый замок, код от которого Джузеппе не раскрыл бы никому даже под пытками.

Не обделены благами были и приближённые. Лоренца и Грация много времени проводили за выбором платьев и украшений, которых и без того уже было в избытке, питались изысканной пищей, брали уроки танцев у лучших хореографов и блистали красотой перед публикой на представлениях, устраиваемых Джузеппе для поддержания имиджа великого мага. Публика на таких представлениях была небольшой, зато исключительно из знатных семей, в домах которых они зачастую и проводились. Даже Том стал важной фигурой: через него передавали записки желающие получить аудиенцию у графа Калиостро, он же оглашал и результаты их рассмотрения. Записка могла попасть в руки графа с благосклонным комментарием и в удачное время, а могла и совсем потеряться, поэтому многие старались завоевать расположение «маленького большого человека».

Впрочем, высшей знати это правило не касалось, они общались с Калиостро лично, а Том лишь прислуживал: незримой тенью принимал у гостей верхнюю одежду, подавал коньяк в хрустальных бокалах на серебряном подносе и тут же исчезал. Игнацио и Паоло хоть и оставались в тени, но обижены тоже не были. Им даже нравилось быть подальше от глаз: всегда можно было выкроить время, чтобы украдкой выпить хорошего вина из хозяйских запасов и поспать на сене в конюшне. Пара лошадей и повозка были теперь собственностью Калиостро, а дом он почему-то покупать не стал. Это порой вызывало споры между слугами: Игнацио утверждал, что хозяин не собирается задерживаться в Англии надолго, а Паоло – что он просто не выбрал достойного жилья в Лондоне и вскоре купит огромный замок за городом.

В один из дней Калиостро устроил представление у себя дома, пригласив на него лишь членов четырёх знатных лондонских семей из тех, в которые был вхож: герцога Рассела, маркиза Солсбери, графа Джадсона и члена Палаты лордов сэра Фонтебло. Все они были приглашены с супругами. Для дам, в общем-то, в большей степени и устраивались такие представления. Они легче поддавались влиянию Калиостро, впоследствии навязывая свои впечатления и мужьям.

У входа гостей, как обычно, встречал Том – на этот раз в чалме с пером, белой куртке, красных шароварах, золоченых башмаках с загнутыми острыми носами и кривым кинжалом на поясе. Если хозяин хотел сразу же погрузить гостей в таинственную атмосферу египетских ночей, то ему это удалось. Супруги Калиостро принимали пришедших в большом зале, где были установлены четыре небольших квадратных стола на резных ножках – у каждого из которых стояло по два стула. На каждом столе имелась чернильница с пером, лежали чистые листы бумаги и пресс-папье из бронзы.

И граф, и Лоренца были в обтягивающих кожаных одеждах, придававших им отстраненный, неземной вид. На стенах были развешаны гобелены с изображениями египетских пирамид, сфинкса и прочей восточной экзотики.

В дальней половине зала из пола, словно столбы, торчали 13 узких, шириной в ладонь, но высоких, высотой с человеческий рост, зеркал, расположенных друг от друга в шахматном порядке и под разными углами, но при этом все вместе создавшие полукруг. В центре этого полукруга, скорее похожего на подкову, направленную открытой стороной к зрителям, стояла большая клетка. Формой она была похожа на египетскую пирамиду: высокая, четырехгранная, из вертикальных металлических прутьев, сходящихся в одну точку – в ней мог бы спокойно разместиться человек. Прутья, казалось, были золотыми.