Шпион из Калькутты. Амалия и генералиссимус - Мастер Чэнь

Тони сделал эффектную паузу.

— Упорные слухи о романе с женатым мужчиной, какая-то большая, настоящая любовь. Якобы с ним она говорила только по-французски. Национальность неизвестна, и газеты подозревали, что опять иностранец, но…

— Так, — сказала я. — Опять Франция.

— Бедная женщина, — заметила Магда. — Это же надо — быть богаче всех, и не иметь шанса просто полежать в постели с…

Тут она взглянула на меня, встала со своего кресла и сделала вид, что ищет у Тони на столе что-то важное.

— Бедная женщина? — повернул к ней голову Тони. — А что эта бедная женщина делает в одной постели с этим негодяем и ничтожеством, Чан Кайши? А я бы сказал, что бедный — это Дай Фэй, которого угораздило втрескаться в эту дрянь. Да еще и вот так, с риском для жизни.

— Почему она — дрянь? Ну, не хочу тебя огорчать, Тони, но все же — полководец и главнокомандующий. Знаешь ли, женщинам это обычно нравится.

— Полководец, — с бесконечной иронией сказал Тони. — Хотите, расскажу вам про первую битву Чан Кайши? Это было как раз перед тем, как я драпанул от него в Шанхай. Помните, я рассказывал вам о кантонском командующем Чэнь Цзюнь-мине, который вышвырнул письмо Чан Кайши, испакостив его всяческими иероглифами. И вот как-то раз русский советник нашего военного гения, генерал Галин, он же товарищ Блюхер — а коммунисты так и кишели вокруг Чана первое время, пока он не поубивал одних и не выслал других — предложил: а не атаковать ли нам этого командующего, пора показать силу и взять всю провинцию под свой контроль.

Так вот, зрелище было веселое. Выползли солдаты господина Чан Кайши в поход в полном обмундировании — в лаптях, обмотках, синих гимнастерках, соломенных шляпах. И с зонтиками от дождя. Захватили вокзал, двинулись дальше. И тут встретился им городок, обнесенный средневековой стеной, а в нем — полтысячи солдат Чэнь Цзюньмина. Чан хотел поосаждать его пару дней, русские же предложили атаковать сразу. Атака началась, но оказалось, что нет лестниц. И что делать? Так вот вам зрелище: Чан в пальто ходит туда-сюда позади пушек. Иногда поднимает руки — полы пальто распахиваются — и издает крик, как хриплый ворон: карр, карр! И смотрит на советников с ненавистью.

Но эти русские мгновенно научили китайцев, как один солдат может складывать руки и подсаживать другого солдата на стену. Вот так твой любимец добился первой победы. А поскольку под командой у него тогда была разве что пара тысяч человек, то в мировую историю войн эта битва не вошла.

— Пара тысяч? А сколько, дорогой мой, у него было, когда он устроил свой большой поход на север?

— Первый северный поход? Ну, у генералов, которых он шел завоевывать, было тысяч шестьсот-семьсот солдат. А этому хватило двухсот тысяч, для начала.

— А, так ведь был и второй северный поход, когда твоему Чан Кайши сдавались бронепоезда, выстраиваясь в цепочки у станций? Когда он дошел до Пекина, правильно? И какая у него была армия тогда?

— Миллион или около, — злобно сказал Тони. — Четыре армии, чтобы быть точным.

— Ну, вот видишь. Настоящий генералиссимус. Как же за такого не выйти замуж?

— А за подлого убийцу и палача ты бы вышла замуж?

Я давно могла бы прервать это выяснение отношений, но что-то подсказало мне, что этого делать не надо. И что вот здесь, возможно, и крылось что-то важное.

— Подлый — потому что никто, как он, не умеет выжидать, врать, улыбаться. Вы представьте, дамы, как это было: в 1923 году гражданин Чан Кайши отправляется в Москву, общается там с самим Троцким, с этим вот — Нгуеном Ай Куоком, это у красных совсем не маленький человек… сам чуть не вступил в компартию. Возвращается. Возглавляет в Кантоне военную академию, где преподают сплошные русские, а в его партию, Гоминьдан, коммунисты вступают толпой. Чан ненавидит их, беснуется и бьет жену, эту несчастную Дженни. Но терпит. В результате возникает проблема: когда Чан все-таки пошел в свой поход на север, то как его называет иностранная пресса? «Красный генерал» и «красный генералиссимус». И, вот поход, война, опять война, вонь везде, черные лица трупов — потому что мухи…

Тони остановился, посмотрел на нас, снова заговорил своим чуть скрипучим голосом:

— Но когда он подошел к нам, к Шанхаю, то тут дела оказались для него совсем серьезными. Потому что Британия поддерживала вовсе не Чана, а У Пэйфу, а тут, понимаете ли, красный генерал подходит к стенам иностранной концессии Шанхая. А там — мы, то есть легион, и еще британские и французские канонерки на реке. И вот я сижу и удивляюсь: что такое, почему все так спокойны, почему никто ему не сопротивляется? Вы знаете, дамы, когда он брал город, то ощущалось много странностей. В Шанхае был русский бронепоезд «Великая Стена», раскрашенный в небесно-голубой, кремово-желтый и черный цвета. Так вот, он ездил туда-сюда, стрелял, но никто его попросту не трогал. Он поездил, пострелял и сдался. Шанхай взят, иностранцы почему-то не очень взволнованы, наш легион так и сидит за мешками с песком — но офицеры не беспокоятся. Вот только коммунисты пытаются взять город под контроль и создать там, представьте, совет. И — что такое? Гражданин Чан Кайши, «красный генерал», покидает Шанхай. Все тихо. Но я знал, знал, что сейчас начнется.

— Двенадцатое апреля? — спросила Магда вполголоса.

— Оно, моя певчая птичка. Некто Болынеухий Ду из знаменитой «Зеленой банды» — той самой, где Чан бандитствовал в молодости — выводит своих людей на улицы в брезентовой спецодежде с белыми повязками «рабочий». С канонерки на реке звучит сирена — сигнал. Эти «рабочие» рубят красным и еще кому угодно головы, гоняют их по всем улицам и добивают. Солдаты бросают прочих в грузовики и везут в только что созданный концлагерь Лунхуа. И так по всему Китаю, тому, который уже перешел под Чан Кайши — как на бойне. Тысяч тридцать коммунистов и левых, общий счет. Начали казнить коммунистов на плацу для парадов в Кантоне. Женщин с западной прической — тоже, заодно, как радикалов. В итоге компартии, которую там создавал Коминтерн и полностью ее финансировал — почти нет. Русские советники уезжают домой. Вот так, дамы. «Красный генерал» долго, долго готовил свою месть красным. Годы. Он властью не делится.

— Подождите, полковник. А откуда тогда взялся коммунистический убийца с раскрашенным лицом?

— Кто, этот Гу? Компартия после 12 апреля перешла в подполье и попыталась ответить террором на террор. Вот откуда он взялся. И наш поэт, среди прочих, эту попытку пресек. Настоящий герой, прямо скажем.

— Дорогой Тони, так ты все-таки любишь или не любишь коммунистов?

— Не люблю. Они тоже умеют уничтожать и зверствовать. Но так уж получилось, что двенадцатого апреля не они убивали людей, как скот, тысячами, это их убивали. И вот когда гражданин Чан доказал таким милым образом свою надежность всем, кому следует, он и получил все прочее. Весь Китай, три миллиона долларов от шанхайских банков, и — в жены нашего с вами Феникса, тогда еще мадемуазель Сун Мэйлин. Вот тогда и была эта свадьба века, тринадцать сотен гостей в «Мажестике», русский бэнд, поклоны жениха и невесты гостям и портрету Сунь Ятсена… Хорошо, что нас с тобой, сердце мое, там уже не было. И в Пекине нас, особенно меня, никогда уже не будет. А эту сцену в Пекине надо было видеть — господин Чан Кайши на своем первом приеме иностранных посланников. Мэйлин первое время пыталась учить его английскому, и вот научила. Подходят к британскому посланнику, сэру Майлзу Лэмпсону, и эта негнущаяся деревянная жердина Чан тщательно выговаривает на чистом английском: «поцелуй меня, Лэмпсон». Перепутал немножко. Как же беднягу потом затравили собратья-британцы в клубе…