Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. - Теофил Лапинский

был чрезвычайно оскорблен тем, что у него отняли две третьих подчиненной ему территории, даже не спросив его об этом.

Прокламация султана была передана новому генералу-губернатору эйлат (провинции) Черкесии – Сефер-паше, который должен был объявить ее верноподданным падишаха. Эта прокламация должна была уверить население в великом счастье и милости неба, которое давало им возможность возвратиться под владычество султана.

Можно было бы только смеяться над всей этой печальной комедией, если бы ее последствия не были так грустны для находившегося и без того в тяжелом положении адыгского народа, не так вредны для самой Турции и одновременно так полезны для России. Порта позволила насмеяться над собой дюжине черкесских лгунов и абазских рабов и потеряла единственный случай, когда Абазия могла бы быть освобождена от российского владычества. Если бы Порта признала наиба начальником страны и, вместо того чтобы подкапываться под него, укрепила бы его положение, послав ему пять-шесть тысяч человек регулярного войска с одной хорошей полевой батареей для подкрепления, то не подлежит никакому сомнению, что наиб и шейх Шамиль признали бы господство султана и с 70–80 тысячами человек двинулись бы против русских. Одна такая диверсия причинила бы с защитой Грузии и Тифлиса так много беспокойства русской Кавказской армии, что она смогла бы выделить, как это случилось позднее, один армейский корпус против Карса, другой – в Крым.

Мохамед-Эмин был единственным человеком в Абазии, который мог бы привести народ к признанию Порты и к окончательному принятию магометанской веры, и даже в том случае, если бы Абазия не сделалась турецкой провинцией, а просто осталась независимым союзником Турции, даже и тогда это было бы чрезвычайно выгодно для безопасности малоазиатских владений. Оттоманское правительство и не могло иметь законных притязаний на эту страну, так как она никогда не была в ее фактическом владении, а абазы в неисчислимых протестах оспаривали право Порты уступать их независимую страну русским; точно так же казалось бы естественным, что Турция без согласия ее союзников не должна была думать ни о каких приобретениях новых стран. Было бы поэтому лучше довольствоваться тем, чтобы упрочить естественный барьер между Россией и Азией и предоставить времени и обстоятельствам, которые в дальнейшем, может быть, были бы благоприятны, присоединение Абазии как провинции к Оттоманскому государству, чем внезапно посредством нескольких фирманов пытаться завладеть страной, которой турецкие войска не могли овладеть в продолжение многих столетий.

Но несколько жадных черкесов, специально прибывших в Константинополь, чтобы искать помощи против наиба и добиться возвращения своих потерянных привилегий, эксплуатируя при этом доверие и неосведомленность Порты, дабы лучше обмануть турецкое правительство, заключили союз с кучкой стуречившихся абазских рабов, которые старались казаться имеющими значение в глазах своих господ и были горды тем, что черкесские дворяне признают их своими родственниками; обман этот удался им настолько, что даже самый умный и сведущий из турецких сановников Рашид-паша дал ввести себя в заблуждение. Я не могу за это ручаться, но я слыхал позднее очень часто как в Константинополе, так и в Абазии, что русские агенты весьма старались восстановить турецких сановников против наиба и помешать использовать его услуги.

Когда наконец была решена и установлена линия поведения в черкесском вопросе и у нового генерал-губернатора Сефер-паши спросили, что он думает делать, где он хочет основаться и какую материальную помощь может выставить на Кавказе в войне против русских, то Сефер-паша, который наконец убедился, что Порта не в состоянии дать ему целый армейский корпус, а едва сможет отрядить 2000 человек, все-таки пообещал большие дела. Он говорил, что на Кавказе все, от мала до велика, знают его и по его призыву не только Абазия, но также Дагестан, Грузия и все другие страны восстанут против русских. Когда старик был в хорошем расположении духа, то он обещал туркам в течение одного месяца собрать вокруг себя 100 000 человек и взять Тифлис. Когда же дошло до дела, то оказалось, что Сефер-паша даже не рискует высадиться на берег независимой Абазии. Он предпочел укрепиться в оставленной русскими крепости Сухум-Кале под защитой турецких войск; турки рассчитывали на него, а он, в сущности, рассчитывал единственно только на турок и думал, что его титул паши и магическое имя падишаха, заместителем которого он является, будут импонировать горцам. Он сам очень плохо знал внутреннее положение страны и жестоко ошибался в своих расчетах. Сефер-паша просил в Константинополе вооружения для регулярного корпуса в 4000 черкесов. Он обещал сейчас же после того, как высадится на берег, сформировать такой корпус.

Для высшего руководства военными операциями был назначен мушир турецкого корпуса, стоявшего у Батума, Мустафа-паша. Следуя приказу Порты, он послал в Сухум-Кале все, что было необходимо для формирования корпуса из 4000 человек. Когда Сефер-паша получил оружие, снаряжение и все необходимое, он не знал, что ему с этим предпринять. Он не мог найти не только 4000, но и четырех абазов, которые захотели бы быть его солдатами. Он выпутывался как только мог. Я помню, что он часто жаловался мне несколько лет спустя на свое положение в Сухум-Кале. «Дали мне, – говорил он часто в дружеской беседе, – 12 пушек, 4000 ружей, много пороху и множество вещей, но никаких денег, и хотели, чтобы я набрал солдат; два миллиона пиастров получил мушир Мустафа-паша, но он не дал мне ни одного пара [73], а прикарманил их себе».

Я думаю, что если бы Сефер-паша получил два миллиона, то из этого получилось бы то же самое, с той только разницей, что вместо мушира он сам прикарманил бы себе эти два миллиона.

Между тем русские, угрожаемые флотом союзников, спешно покинули все крепости вдоль абазского берега, чтобы не оказаться запертыми между неприятельскими судами и абазами и не попасть в плен. Материальный убыток, который понесло от этого отступления русское правительство, был неизмерим. Двадцать две крепости, из которых многие были окружены стенами и внутри хорошо отстроены, должны были быть оставлены с большой поспешностью и без малейшего сопротивления. На северном берегу продержались еще недолгое время лишь две крепости – Суджук и Анапа, откуда гарнизон всегда мог отступить на материк. Гарнизоны крепостей были усилены и ожидали наступления союзников. Кроме того, один корпус из 20 000 человек был размещен между Суджуком и Анапой. Две крепости – форт Раевский и форт Николаевский, лежащие между этими крепостями на военной дороге, также держались до оставления первых. Остались в руках русских все крепости, лежащие вдоль Кубани и Лабы, и форт на реке Абин; гарнизоны в них