Лекарство - Ксения Гранд

– Нашел что-нибудь интересное?

– Да, кучу столетнего хлама.

Обвожу взглядом гору мусора, но решаю промолчать. Интересно, что он там хотел найти.

– Выглядишь лучше, – говорит он, даже не взглянув на меня.

По правде сказать, и чувствую себя лучше. Предплечье еще ноет, но по сравнению со вчерашними пытками, это земля и небо. Я даже могу ею спокойно двигать.

– И чувствую себя так же. Что ты сделал?

– Инъекцию. Сомневался, что подействует.

Чтоб вылечить меня он использовал пробирку, когда запасы нужны ему самому? Зачем он это сделал? Хотел, чтоб меня разъедало чувство вины, или просто желал оставаться один? Если с ним что-то случится, а запасов нет… Я этого не переживу. Совесть задушит меня. Не знаю, что сказать, поэтому решаю перевести тему.

– У нас осталась еда?

Блэквуд откидывает в сторону кусок… чего-то, достает из кармана пакетик с ягодами. Что ж, негусто. Говорит что-то о восстановлении сил и возвращается к раскопкам. Думаю, это означает, что я могу все доесть. Подхожу к выступу в стене, кладу в рот ягоды по одной, рассасываю сок. На мне до сих пор кожаная куртка, и я вспоминаю об этом только сейчас. Она такая теплая, что мне не хочется с ней расставаться, но температура на улице резко упала, а у Блэквуда нет верхней одежды. Протягиваю ему кожанку, но он отмахивается. Это не для тепла, а для маскировки. Она перебивает запах крови. Совсем забыла. Мысленно радуюсь возможности погреться. Аромат винила с корицей поднимает во мне насильно придушенное воспоминание о портфеле. Терять нечего, поэтому решаю все же задать рискованный вопрос.

– Ты знал моего отца?

Блэквуд застывает, переворачивает кусок древесины, затем откидывает его в сторону.

– Есть причины предполагать?

Странный ответ. Еще страннее, что он отвечает вопросом на вопрос.

– Запах твоей куртки. Мне кажется, я уже его слышала в детстве.

Он выравнивает спину и пробегает по мне взглядом. Может, думает, не блефую ли я.

– Если знаешь, зачем спрашиваешь?

И снова вопрос вместо четкого ответа. Дает понять, что мои предположения вовсе не беспочвенны. Это не детская выдумка. Портфель действительно был его.

– Почему вы общались? Зачем ты приходил к нему? Как… как вы вообще познакомились? Ты что, следил за ним или за мной?

– Не я нашел его, а он меня.

Что это еще значит? Зачем папе искать сиринити, да еще и не кого-то там, а Блэквуда.

– Ты ведь не задумывалась, почему он бесследно пропал, тогда как твою мать убили.

Почему я вообще должна была об этом думать? Это ведь была всего лишь случайность. Бытовое ограбление…

– Его похитили моровы.

– Что? Но зачем?

Догадка сразу же рождается в моей голове.

– Все из-за крови, ведь так? Если он действительно мой отец, у него должна была быть двенадцатая группа крови.

Блэквуд не отвечает, но по его молчанию и так все ясно. Я права. Моровы похитили папу, чтоб использовать его кровь. Возможно, именно с его помощью они хотели завладеть лекарством, но, судя по всему, это им не удалось.

– Почему моровы не добыли с его помощью лекарство?

– Трудно сказать. Вероятно, он сделал что-то, чтобы им помешать.

Сделал… то есть навредил себе. Это единственное объяснение, почему он не искал меня и не вернулся домой.

– Зачем ты приходил к нему?

Скулы Блэквуда заостряются. Мои расспросы начинают действовать ему на нервы.

– Именно твой отец сообщил сиринити, что ты носитель двенадцатой группы.

– Что?

Мир вдруг опасливо закружился. Хватаюсь за край балюстрады, чтоб не упасть. Папа… мой папа сдал меня сиринити? В голове не укладывается. Как? Почему? Единственное логичное объяснение – защита. Он хотел меня защитить от моровов. Его желание обезопасить дочь любой ценой я могу понять. Но с другой стороны, не объяви он об этом сиринити, моя жизнь, может быть, сложилась бы иначе. Возможно, я сейчас наслаждалась бы солнечным деньком с Изи во Флориде, а не сжималась от ран в затхлом, полуразрушенном зале. Как он мог так поступить?

– Он нашел меня в Балтиморе, – продолжает Блэквуд, – рассказал о свойстве своей крови. Предупредил, что вскоре его могут забрать. Попросил следить за тобой. После этого к тебе приставили Лорейн.

Звук маминого имени с его уст звучит как ругательство. Говорит о ней так, словно это ширма, служащая только для одной цели – закрывать меня от моровов и всего окружающего мира. Чувствую, что теряю силы, накопленные во время сна.

– Папа знал, что она – одна из сиринити?

Взмах головы из стороны в сторону.

– Почему сиринити не забрали меня после того, как он… после его пропажи?

– Не было необходимости, – руки в перчатках-митенках берутся за очередной кусок хлама. – Пока у моровов был Аарон, к тебе им не было дела. Вероятнее всего, они не сразу поняли, что ты – носитель его крови.

– Это еще почему?

Кусок прогнившей ширмы отлетает в сторону.

– Если у одного из родителей двенадцатая группа крови, вероятность, что она передастся ребенку, двадцать пять процентов из ста.

Не знаю, что больше меня возмущает: что папа скрыл от меня правду, обратился за помощью к сиринити или что Блэквуд говорит об этом так непринужденно, словно речь идет не о моей жизни! Он мог все это рассказать! Он должен был! Как он… как я…Выдыхаю и ухожу подальше. Решаю не тратить силы на выяснение отношений. Это все равно не поможет. Характер Блэквуда как меч, выкованный из раскаленного металла и покрывшийся ржавчиной за годы. Если он считает что-то правильным, его не переубедить. Да и нет у меня сил на это.

Мысль, что он потратил на меня шприц, не выходит из головы, но я стараюсь об этом не думать. Тоже мне, благодетель. Несмотря на напряженный разговор, выкачавший все мое терпение, чувствую себя на удивление бодрой для человека, который вчера потерял литр крови. Не знаю, нормально ли это, но мне нравится. Вот как чувствуют себя стражи после инъекции.

Ночь в самом разгаре. Думаю, скоро можно ждать рассвет. Воспоминания о доме снова просачиваются в мысли. Как бы ни старалась, не могу перестать об этом думать. О доме и тех, кто чаще всего в нем бывает. Почему-то первой на ум приходит Изи. Я не видела ее уже… сколько? Четыре дня, пять? Горы, поля, леса, как много нас разделяет. Сейчас Изи во Флориде, греется на солнце, строит грандиозные планы на выходные. Пока я пытаюсь не умереть от голода. Я не завидую, не упрекаю. Просто скучаю и все. Скучаю по тем вечерам, которые мы проводили за просмотром ужасов с пиццей. Злюсь на себя за то, что так и не смогла ей обо всем рассказать. Мне так много нужно ей сказать. А что, если мы больше не увидимся? Что, если я умру от голода или жажды или меня сожрут моровы? Ведь она так и не узнает, как я на самом деле ее люблю. Не просто как подругу. Как сестру. А может, она знает? Иногда слова не нужны. Любовь, она ведь немая. Иногда слепая, а временами и вовсе полная калека. Надеюсь, у меня еще будет возможность с ней поговорить, я ведь вернусь. О другом не может быть и речи. И не смей даже думать, что может быть иначе.